Неожиданно раздался настойчивый деловой стук в дверь. Он слышал, как Френсис сказала: «Войдите».
Наверное, это была горничная; послышались извинения, какие-то затасканные слова. Из ванной он видел лишь окна спальни с тяжелыми портьерами из зеленой парчи. Но перед его мысленным взором в розовом халате с оборками на кровати лежала Френсис, удивленно вскинувшая брови и отложившая роман, который она только что читала.
Он слышал, как она сказала:
— Да, тепло, не так ли? Пожалуйста, положите полотенца на стул. Мой муж принимает ванну. Благодарю вас. Всего доброго.
Кроме этих фраз он ничего не расслышал, дверь в спальню резко захлопнулась, и тут только до него дошло, что он сидит в каком-то оцепенении посреди ванны, почувствовал, как напряглись мышцы. Френсис не поднялась с постели; она даже не позвала его на помощь. И за это следовало возблагодарить всевышнего. Стук, видимо, ее перепугал. Он быстро вышел из ванны и, вытираясь, попробовал насвистеть легкомысленную мелодию.
Когда он вернулся в спальню, Френсис лежала на кровати и в ожидании его не отрывала глаз от дверей ванной комнаты. Рядом с ней валялся роман, она отшвырнула его, когда горничная вышла из комнаты. Он ощутил, каких усилий ей стоило непринужденно произнести фразу:
— Привет, дорогой. Освежился?
Он прилег подле нее, положил голову рядом с ней на подушку, она прошептала:
— Этот стук… Решила, что его схватили.
— Успокойся, Френсис. Я так не думаю. Успокойся, пожалуйста.
Она тихонько засмеялась, но этот смех был лишь бледным подобием ее обычного заразительного хохота. Смех делался все громче; руки у нее похолодели.
— Хватит, Френ, — прошептал он. И резко шлепнул ее по щеке. Помогло. Наконец-то она перестала хохотать. Он обнял ее за плечи, нежно сжал ее тело.
— Завтра уедем, — сказал он. — Я отвезу тебя на несколько дней в горы.
Френсис пришла в себя, устыдилась собственной слабости.
— Да, — сказала она, — никому не уступлю, сумею за себя постоять.
Ричард усмехнулся. Он такой способный, уверенный, подумала Френсис. При одном взгляде на него на душе делалось спокойнее.
— Что же, хорошо, — сказал Ричард.
Они приоделись и пошли в ресторан пообедать. Френсис совершенно успокоилась. Платье свободного покроя очень ей шло. Она снова была веселой и жизнерадостной, и даже предстоящий обед не портил ей настроения — немецкая кухня в то лето была не на высоте. Изящная белокурая девушка приковала взоры завсегдатаев ресторана. С такой спутницей не стыдно показаться в обществе, с законной гордостью подумал Ричард.
— Отдых пошел тебе на пользу, Френсис, — прошептал он ей на ухо.
Френсис улыбнулась.
— Не беспокойся из-за меня, Ричард, — сказала она. — Мне хорошо. И я довольна, что ты это заметил. В колледже я за три недели до экзаменов начинала беситься. Но вдруг мои терзания прекращались, и в день экзаменов я была совершенно спокойна. Более того, они мне доставляли удовольствие. Вроде как законная возможность показать себя, и никто за это не осуждает. Что ж, думаю, и на этот раз так будет, если произойдет неминуемое. Мысль о войне не выходит из головы, Ричард. Когда живешь в Германии, ясно видишь, как тучи сгущаются над головой, и в один прекрасный день разразятся грозой; скорее бы, пока они не превратили всех в роботов. Думаю о ребятах, заканчивающих школу, они получили прекрасное образование в нацистском духе, оторопь берет, каким станет мир через десять лет, если этот кошмар продлится. Так что обо мне не тревожься и не сожалей, что взял меня с собой. Я сейчас расчленена на две части, живу войной и миром. Как бы то ни было, хорошо, что мы сюда приехали; это облегчило переход от одного состояния к другому.
Конечно, Френсис по-своему права, подумал Ричард; ее хлебом не корми, дай в себе покопаться — но его дело приглядывать за ее нервами, помочь ей успокоиться, собраться с силами, овладеть собой. Хоть бы выдержать ей до конца путешествия; по крайней мере, он на это надеется. Буйное у нее воображение. Трудно преодолевать испытания, когда воображение разыгрывается. Но недаром же сказала она, приезд сюда поможет ей приспособиться. Богу над молиться, чтоб это поскорее произошло.