Френсис поняла, кто-то должен что-то сказать.
— Счет большой?
— Нет, вполне приемлемый. Какие туфли ты хочешь надеть?
Френсис с тоской взглянула на кровать… Но если Ричард захотел куда-то пойти, значит, на то были веские причины. Всякое принимаемое им решение имело свою цель. Она знала, так было и на этот раз. Она переодела туфли, холодной водой вымыла руки и лицо. Надо бы попудриться и подкрасить губы. Вокруг головы, как тюрбан, она обернула белый шифоновый шарф; вид красной розы вызывал у нее уже отвращение. Она подоткнула концы шарфа и увидела, что Ричард наблюдает за ней в зеркало. Он курил трубку, в пепельнице возле него догорала бумага, которую он использовал в качестве зажигалки. На коленях лежал раскрытый Бедекер.
— Готова?
Френсис кивнула. Она взяла чистые белые перчатки и свежий платок. Ричард поднялся и сунул путеводитель в ящик. Он опорожнил трубку в пепельницу, размельчил перочинным ножом пепел, пока серая обугленная бумага не превратилась в бесформенную однородную массу. Счет, врученный ему Кронштейнером, он положил на столик возле цветов.
Внизу за Конторкой с достоинством восседал Йоганн. Он прервал свой разговор с двумя мужчинами (Ричард узнал их, в день приезда они в военной форме чеканным шагом промаршировали мимо него) и поприветствовал супругов. Посоветовал посмотреть фильм в кино на Мария-Терезиенштрассе. Он по-приятельски посмотрел вслед Френсис, спускавшейся по лестнице под неприязненными взглядами его компаньонов. Один из них что-то сказал, другой засмеялся. Френсис взяла Ричарда под руку, прижалась к нему. Она называла это целительным прикосновением. Услышала, как за них заступился Йоганн.
— По-английски это самая настоящая германская раса.
— Наивысшая похвала, которой можно удостоиться от немца, — с грустью проговорил Ричард, закрывая массивную парадную дверь. И добавил: — Не всем такая честь выпадает. Хорошо бы пореже выпадала.
Видно, чрезмерная осторожность Кронштейнера заразила Ричарда. Во всяком случае, в тот вечер в своих ухищрениях он превзошел самого себя. Пока они пересекали площадь по направлению к Мария-Терезиенштрассе, он улучил минуту, когда поблизости никого не было, и сказал Френсис, что завтра они поедут в Пертисоу на Ашхензее.
— Судя по карте, это безобидное местечко, — проговорил он.
— Уже близок конец?
— Узнаем при встрече.
— А потом?
— Поедем в Рагузу и отправим обратно аккредитив.
— А если мы никого не застанем? Ведь у нас немного дней остается, не так ли?
— Еще раз попробуем, а потом, может быть, еще. Если ничего не получится, телеграфирую в Женеву и возвращаемся в Лондон. Нам отпустили месяц. Сегодня шестнадцатое июля. Думаю, уложимся.
— Значит, ты подозреваешь, что это будет наша последняя остановка?
Ричард лишь улыбнулся в ответ. На тротуаре их снова окружила толпа, наслаждающаяся вечерним воскресным отдыхом, путь до кинотеатра был проделан в молчании. У входа Френсис остановилась, поглядела на рекламу с фотографиями.
— Кажется, я не прочь выпить, — сказала она.
— Вы не лишены здравого смысла, — прозвучал позади них голос с американским акцентом. Оба, удивленные, обернулись. Да, это был он, Генри ван Кортлендт с неизменной высокомерной улыбкой и всеми прочими своими отличительными особенностями. Последовали рукопожатия, он и в самом деле обрадовался встрече.
— Обратил внимание на головной убор вашей жены. Он довольно мил; вовсе не похож на шляпки, которые носят добропорядочные немецкие кумушки. Я только что освежился, прогуливаюсь себе. Размышляю, чем бы заняться до сна. И вот вы здесь в ответ на мои мольбы. По части выпивки я мастак. Откушаем от местных яств. Знаю местечко, где их в изобилии.
По пути к ресторану они рассказывали друг другу о прожитых днях. Командировка ван Кортлендта в Германию закончилась, и он направлялся в Вену через Тироль. Он тактично не спрашивал, где они были или куда поедут. Френсис заполняла бреши дамскими сплетнями (ее собственное определение). Для вечерней беседы это была самая подходящая пища.
В пивном зале они непринужденно устроились за столиком и смаковали предстоящее им удовольствие. И Ричарду и ван Кортлендту было о чем потолковать, так что на этот счет тревожиться нужды не было. Приятно, думала Френсис, облокотиться о стол, разглядывать плывущие в воздухе кольца сигаретного дыма, прислушиваться к смеху и словам сердечного разговора. Когда живешь под властью подобного правительства, — каждая минута радости является бесценным сокровищем. Ценишь любое мгновение, которое позволяет забыть о страхе, и запретах, и если такие минуты выпадают на твою долю, стараешься воспользоваться ими сполна. Особенно приятно хорошо провести время, когда дни твои текут в окружении малопривлекательных рож. Она немного размякла. И когда они сели за стол, решила порадоваться от души. Надо обо всем позабыть, кроме отдыха.