— Давайте посидим, пока они не вернутся, — предложила Френсис, когда они проходили мимо стульев, сиротливо прижавшихся к столику.
— Спасибо… нога вот подкачала.
— Я дам вам сегодня кое-какие снадобья. По первому разу у всех ноги болят.
Он взглянул на нее, замялся. Вдруг сказал:
— Знаете, вы молодец. Признаюсь, после нашей первой встречи я о вас особенно и не раздумывал. Конечно, в глаза вы бросаетесь. Решил, что вы правоверная тори.
— Видно, вы нелестно обо мне подумали. — Она улыбнулась и добавила: — Возможно, вы правы. Но я не тори.
— Сегодня я об этом узнал. Во время нашей беседы, пока мы спускались. Я все обдумывал и, хотя по-прежнему придерживаюсь своей точки зрения, начал понимать, почему мои замечания в Нюрнберге так вас взбесили. Наверное, вы решили, что я… — Он замолчал, подыскивая нужные слова.
— Самодоволен? — подсказала она.
— Ну это чересчур круто. Или нет?
— Что ж, должна сказать, подумала, что у вас есть к этому кое-какие задатки.
Ван Кортлендт, насупившись, посмотрел на нее.
— Да, прекрасное я произвел на вас впечатление.
— И я, наверное, на вас такое же, а?
Оба засмеялись, а потом Френсис снова стала серьезной. В голосе зазвучала боль, которую ока и не пыталась затаить.
— Видите ли, когда наступает пора играть в открытую, больше всех критикуют британцев, на долю которых выпала завидная участь оплачивать кровавые счета. Нам нужна поддержка, а не колкие замечания. И я рассчитывала, что вы меня успокоите. Ведь вы не мечете на Америку громы и молнии, поскольку вы там прожили много лет.
— Я понимаю вашу точку зрения, — сказал ван Кортлендт. — Это иной взгляд, разумеется. Но… — Он пожал плечами.
Френсис молчала. В воде озера отражалась луна, в голубом свете белело лицо ван Кортлендта. Было оно еще более растерянным, чем его слова. Тогда он выказал себя упрямым идеалистом. А может быть, циником. Она поежилась, попыталась улыбнуться. Ван Кортлендт смотрел на нее.
— Вы знаете, что за вами следили в Нюрнберге? — неожиданно спросил он.
— Да.
— Возникли неприятности?
— Нет, до этого не дошло.
— Извините за навязчивость, но я удивился, когда эта птичка закружила вокруг нас сегодня вечером.
— Не придавайте значения. Так, случайные всплески.
Американец смутился:
— Знаю, вы бы сами мне рассказали, если б захотели. Но я вот что хочу подчеркнуть: если попадете в передрягу, в любом случае дайте мне знать.
— Не обещаю, Генри. Не потому, что хочу что-то скрыть, просто не желаю навлекать на вас неприятности. Я вам потом все расскажу — в Англии, если вы нас там навестите.
— Обо мне не тревожьтесь. Малыш миссис ван Кортлендт уже в состоянии сам о себе позаботиться.
— Принимаете нас за слабаков?
— Хм. Вы не из той породы людей, что преодолевают невзгоды; вы недостаточно для этого грубы. Я мог бы помочь.
Френсис кивнула и положила свою ладонь на его руку.
— Вы совершенно правы, — сказала она.
На дороге послышались шаги, раздался голос Форнлея, потом мягкий говорок Ричарда.
— Что это… — начал ван Кортлендт.
— «Венецианский купец». Последний акт, кажется, начало. — Френсис засмеялась. — Полуденное солнце нам полезней, чем свет луны. Договорим за завтраком, Генри. Вы же знаете о причудах британцев, все говорят в один голос.
— С моих слов судите?
— Во всех книгах об европейских путешествиях и политике есть этот мотив. Не один иностранец не поверит, что видел англичанина, если у того не было причуд или странностей.
— А что англичане об этом думают?
— Их не беспокоит, что люди о них говорят.
Ричард с Форнлеем полностью вошли в свою роль. Заключительные слова Ривард произнес в ту минуту, когда они приблизились к Френсис и ван Кортлендту. Он изобразил безумный испуг и неистово стиснул руку Форнлея.
— Но, чу! Я слышу шаги, — закончил Ричард и дико огляделся по сторонам.
— С таким темпераментом можно сделать карьеру на подмостках, — сказала Френсис.
— А если б он еще прихрамывал, — добавил ван Кортлендт, — был бы вообще неотразим.
— Эта роль не является моим лучшим достижением, — сказал Ричард. — Вы бы видели меня в «Макбете», когда я исполнял второго клоуна. Вот, например.
— Только не ночью, — поспешно воскликнула Френсис. — Сейчас пора в постель.
Взявшись за руки, все четверо дружно прошагали к гостинице. При прощании Френсис показалось, будто ван Кортлендт хотел что-то сказать, но не сказал. Ему, вроде, было не по себе.