Френсис вытянула ноги.
— Вот ведь какое дело, — сказала она. — Завтра после отъезда Энни сразу же сложу свои вещи. Наступает трудная минута, Ричард. В прошлые отпуска все было иначе. Она знала, что должна возвратиться к октябрю. А сейчас, кажется, чувствует, что больше сюда не вернется. Пока укладывалась, затопила все вещи потоком слез. Я велела ей сходить попрощаться с друзьями. Такой кухарки у нас больше не будет. Грустно на душе стало. Я к ней очень привязалась так же, как и она к нам. Она хочет, чтоб gnädige Frau und Herr Professor[15] оказали честь и посетили ферму ее отца, когда окажутся нынешним летом в Инсбруке.
Ричард закончил оттачивать карандаш.
— Ее семья не поддерживала нацистов, не так ли?
— Не поддерживала… Но у меня такое чувство, что они переменились. Энни предпочитала о них не говорить, когда вернулась прошлым летом. Только раз проговорилась. Будто бы сестра сказала ей, что, если она возвратится в Англию и разразится война, ее тут побьют до смерти камнями. Так, по ее словам, было в 1914 году. Разве не страшно?
— Ладно, думаю, если нация допускает создание концентрационных лагерей, ей трудно поверить, что остальные люди не пользуются теми же самыми методами. Не горюй, старушка, кто виноват, что невежественная масса так думает? Ведь только мнение цивилизованных людей имеет значение.
— Да, но похоже, цивилизованные люди будут распяты невежественной толпой лишь за то, что не обратили внимания на ее существование. Знаешь, Ричард, игнорировать зло — не лучший способ от него избавиться. — Она очертила карандашом узор на ковре. — Извини, дорогой. Я устала, расстроена. Эти дни только и разговоров, что о политике. Как-то тревожно на душе, у всех одинаковое настроение; трудно забыть, что пришлось пережить в сентябре.
Ричард постучал по зубам мундштуком трубки.
— Да, трудно, — протянул он. — Я не забуду, как помогал рыть в парке траншеи, или наклеенные на окна полоски бумаги, или полотенца, которые нам велели держать возле ведра с водой. Все время, пока я копал, раздумывал, а принесут эти траншеи какую-нибудь пользу, и отвечал, они не понадобятся. А про полотенце я вообще позабыл. Что еще? А теперь такие ублюдки, как фон Ашхенхаузен, являются сюда со своими улыбками и поклонами. И удивляются, почему это люди их не приветствуют. Они целый год пугали нас бомбами, потом заставили подписать с ними соглашение, а теперь ждут, что мы будем, как друзей, встречать их с распростертыми объятиями. И все это произошло в течение девяти месяцев. Поэтому-то, Френсис, я и согласился на предложение Питера. Пусть я всего-навсего микроскопическая песчинка в самом маленьком колесике нацистской машины, с меня и этого будет довольно. — Он встал и начал расхаживать по кабинету.
— И я так же считаю. Знаю, о чем ты задумался. И не пытайся оставить меня дома. Я еду.
— Я боюсь за тебя.
— Ричард, дорогой, ты же знаешь, все твои опасения не стоят выеденного яйца. И на этот раз дело обернется заурядной шуткой. Давай взглянем на себя со стороны. Что будет? Мы явимся в Париж и узнаем, что такого человека не существует. Я три вечера кряду буду надевать красную розу, и ты выливать на стол контрэ, пока посетители кафе не начнут показывать на нас пальцами. Потом мы продолжим путешествие, проклиная на чем свет стоит Питера, который научился в Бухаресте столь отменно шутить.
Ричард захохотал.
— Ты меня почти уговорила, Френсис. Но мы-то с тобой знаем, почем фунт лиха. Прогулка окажется далеко не развлекательной.
Она поднялась с пола и подошла к окну. Оно было распахнуто настежь. Френсис выглянула наружу и с наслаждением вдохнула запах росистой земли. В конце сада серебрилась сирень. Подошел Ричард и обнял ее за талию. Оба молча разглядывали освещенный луной сад. Френсис взглянула на мужа. Мысли его смешались.
— Хочешь знать, о чем я подумал, — наконец сказал он, прочтя ее мысли тем непостижимым путем, который приобретают вместе живущие люди, — я подумал, нам надо сохранить в памяти это видение. Может быть, мы не раз еще о нем вспомним.
Френсис кивнула. Кругом благоухали сады, воздух был напоен ароматом цветов. По стенам вились тяжелые ветви роз и жимолости, в ярком свете луны белели цветы. Пустые тени деревьев загораживали очертания соседских домов, сквозь тьму пробивался, свет незашторенных окон. Гигантские вязы охраняли покой парка Магдалины.
Неожиданно Френсис предложила:
— Ричард, пойдем к реке; на полчасика.
— Земля сырая. Ты бы оделась.