— Отлично, — сказал он. — Если вы так считаете, я ухожу. Все равно я не очень переживаю за Кларксона. До вечера.
Диксон со вздохом облегчения обернулся к Петигрю:
— Ну а теперь займемся делом. Правда, не знаю, как нам удастся найти музыканта в Лондоне в это время дня. Мне пришлось побегать несколько недель, чтобы найти даже одного кларнетиста, — вот почему, когда подвернулся этот несчастный поляк, я так за него уцепился. Но здесь у меня записано несколько имен с номерами телефонов, так что посмотрим, что у нас получится.
Следующие полчаса были исполнены, по крайней мере для Петигрю, растущего уныния и крушения надежд. Телефонная связь в Маркгемптоне была автоматизированной и похвально обслуживала местные звонки. Однако междугородняя связь устанавливалась невыносимо медленно, к тому же лондонская линия почти постоянно оказывалась занятой. С изматывающими душу задержками они набирали один за другим номера, найденные Диксоном в его записной книжке, но безрезультатно. Два или три номера не отвечали. Затем ответил какой-то глухой старик, после долгих расспросов и повторений сообщивший, что этот номер принадлежит пансиону в Блумсбери, где о музыке и слыхом не слыхивали. Следующая линия оказалась испорченной. Так все и шло. Наконец Диксон признал свое поражение:
— Сдаюсь. Или мой список уже старый, или все кларнетисты Лондона находятся в отъезде.
— Похоже, что в конце концов мы снова вернемся к Кларксону, — заметил Петигрю.
— Черта с два! — рявкнул Диксон, обретший утраченную было энергию при одном упоминании этого имени. — Еще не все пропало… Я только что вспомнил про одного человека в Уитси, который блестяще выступит, если только мы его застанем.
— Отсюда до Уитси довольно далеко, — засомневался Петигрю. — Мне приходилось довольно часто ездить туда по делам. Если даже мы его застанем, вы уверены, что он успеет добраться сюда до начала концерта?
— Думаю, успеет. Мы можем выслать машину, чтобы встретить его на станции в Истбери. Это же по основной магистрали, верно? — Диксон стал рыться в своей распухшей записной книжке. — Послушайте, вы не могли бы оказать мне услугу? Соединитесь с этим человеком по телефону, пока я просмотрю железнодорожное расписание. Вот его номер — Уитси 04–97. Зовут Дженкинсон. Время летит, а…
Дверь за ним захлопнулась. Оставшись один в кабинете, Петигрю с кислой миной уставился на стоящий перед ним аппарат. Он чувствовал, что неосмотрительно влез в дело, в котором ничего не понимает и которым никогда не интересовался, а просто по своей доброте поддался роковому порыву. Чего ради он вообще связался с этим идиотским обществом оркестрантов?! Почему согласился прийти на репетицию вместо того, чтобы спокойно сидеть дома и листать «Введение к Пюфендорфу»? Он испытывал настоящую аллергию к кларнетистам, и ему было абсолютно все равно, будет ли Концерт Мендельсона для скрипки с оркестром исполняться с одним кларнетом, с двумя или несколькими. Больше того, он был уверен, что среди слушателей этого вообще никто не заметит. Однако, поскольку в этом странном мире этот факт имел какое-то значение, он вынужден попытаться сделать то, чего от него ожидают. Петигрю решительно снял трубку и набрал номер междугородней связи.
По сегодняшнему опыту у него были все основания полагать, что соединение будет достаточно долгим, чтобы успел вернуться Диксон и сам занялся этой нудной работой, но он был разочарован. На этот раз телефонная служба решила сработать с необычной для нее скоростью, и меньше чем через минуту в трубке раздался тонкий ясный голос:
— Уитси 04–97.
— Можно поговорить с мистером Дженкинсоном?
— Говорит Дженкинсон. Кто вы?
— Меня зовут Петигрю, но вы меня не знаете.
— Нет, не знаю. — Голос был совершенно в этом уверен. — Я вас не знаю.
— Дело в том, что я звоню из Маркгемптона по просьбе мистера Диксона. Думаю, его вы, конечно, знаете.
— Я совершенно уверен, что не знаю никого по фамилии Диксон. Как его имя?
— Роберт.
— Тогда я точно его не знаю.
Петигрю чувствовал, что сейчас начнет хихикать.
— Кажется, разговор у нас не очень получается, верно?
— Да, не очень. Может, вы случайно набрали не тот номер?
— Не думаю. Вы ведь Дженкинсон, так?
— Я уже сказал это.
— Вы играете на этом… как бишь его?
— На чем?
— Простите, на кларнете.
— Да. И на многих других инструментах, но не на том, о котором вы спросили с самого начала.