Вульпиний держал факел наготове, пока Боудикка и ее дочери обрабатывали свои раны. Двое ветеранов, назначенных охранниками, стояли поодаль. Приблизившись, Макрон сунул нож, взятый со стола, за один из ремней своей портупеи с фалерами. Он оскалился при виде ярко-красных линий, пересекающих спину царицы. Она издала крик, потом оборвала его и тихо застонала, когда Бардея перевязывала порез на ее лопатке. Макрон почувствовал привкус уксуса, который был добавлен в ведро воды, набранной из реки. Младшая дочь Боудикки, Мерида, сидела чуть поодаль, одетая в чистую шерстяную армейскую тунику, которая обтягивала ее стройную фигуру.
— Как она? — спросил Макрон.
Боудикка оглянулась через плечо.
— Такое ощущение, что моя спина горит.
Макрон покачал головой. — Мне очень жаль, что меня не было здесь, чтобы защитить тебя. Правда.
— Защищать нас? Ты бы, наверное, присоединился.
Макрон почувствовал себя так, словно его физически ударили этим обвинением. Он сглотнул. — Ты знаешь, что это неправда.
— Неправда? — Она мгновение смотрела на него, затем горько вздохнула. — Да, полагаю, что так. Если бы только ты был римлянином, по которому мерили других римлян.
— Тогда Империя была бы менее кровожадной. — Макрон попытался пошутить, но она бросила на него печальный взгляд.
— А кто еще мог бы горевать из-за этого?
Бардея опустила полоску ткани в ведро. — Вот. Это лучшее, что я могу сделать.
Макрон кивнул, когда Боудикка подняла принесенную ей тунику и, крепко сжав зубы, опустила ее через голову и вниз по телу. Когда она уселась рядом с дочерьми, Макрон потянулся к одному из свернутых шнуров в конце телеги. — Я свяжу им руки.
— Свяжешь? — Вульпиний кивнул в сторону кандалов. — Разве мы не должны надеть их обратно?
— Веревка подойдет. Держи факел повыше, чтобы я мог видеть, что делаю.
Макрон забрался на телегу и присел. Взяв руки Боудикки и скрестив ее запястья, он наклонился вперед и серьезно прошептал: — Если хочешь быть свободной, доверься мне.
Она ничего не сказала, пока он надежно связывал ей руки на виду у Вульпиния. Когда он закрепил путы у двух девушек и связал всех трех женщин короткой веревкой, прикрепив к железному кольцу на полу повозки, он спустился обратно.
— Это должно их удержать, не так ли? — Он посмотрел на Вульпиния, который кивнул.
— Хорошо, тогда мы закончили. Ты можешь идти.
Вульпиний положил то, что осталось от импровизированного факела, на землю, затем повернулся и направился к кострам ветеранов, расположенным недалеко от реки. Макрон посмотрел на людей, которым было поручено охранять повозку.
— Никого к ним не подпускать, понятно? Никого. Даже прокуратора. Если он появится, один из вас должен немедленно позвать меня. Если им будет причинен еще какой-нибудь вред… вы же не хотите, чтобы я возложил на вас двоих личную ответственность…
Он оставил угрозу в подвешенном состоянии. Он знал, что должен сделать, и пытался утешить себя мыслью, что это правильно.
Вернувшись в лагерь ветеранов, он нашел человека, у которого еще оставалось немного вина, и купил его у него, после чего устроился у одного из костров.
Он подождал, пока большинство воинов укроются плащами и свернутся калачиком, прижавшись спинами к угасающему пламени костров. Несколько человек еще некоторое время продолжали разговаривать, прежде чем Аттал приказал им замолчать. Первыми заснули ветераны — привычка, усвоенная ими во время многих кампаний. Не спал только Макрон. Ожидая своего часа, он размышлял о последствиях освобождения Боудикки и ее дочерей. Изнасилование было достаточно обычным явлением и неизменной чертой широкого процесса любого вторжения и войн, в целом, но Макрон, всю жизнь не терпевший издевательств, считал это презренной практикой. В данном случае это было еще более возмутительно, поскольку Боудикка и ее дочери должны были быть союзниками Рима и иметь право на защиту.
Если их отвезти в Лондиниум, то неизвестно, как с ними поступят, когда Макрон и его ветераны покинут колонну в Камулодунуме. Возможно, над ними снова будут издеваться, подпитывая их ненависть к Риму. В таком случае у Боудикки не было бы никаких шансов оказать сдерживающее влияние, если бы ее не вернули своему народу. Макрон рассудил, что единственная надежда ограничить уже нанесенный ущерб — это освободить ее сейчас. На том основании, что его действия продемонстрируют, что не все римляне одинаковы, и что Дециан и его люди — скорее исключение, чем правило. В глубине души он хотел, чтобы это было правдой, хотя опыт часто доказывал обратное. Главное, чтобы у Боудикки были какие-то весомые аргументы, которые убедили бы ее попытаться сохранить мир между ее народом и Римом. Не исключено, признавал он, что она может вернуться к своему племени и поднять его на открытый мятеж. Невозможно было предугадать последствия того, что она намеревалась сделать. Это был наименее худший вариант действий и не более того. Он попытался представить, что бы сделал Катон на его месте, но не нашел ни вдохновения, ни другого ответа.