— Сколько здоровых мужчин доступно? — спросил Ульпий.
— Я просмотрел записи колонии. Если предположить, что все те, кто живет на отдаленных фермах и виллах, вернутся в Камулодунум, у нас немногим более шестисот боеспособных ветеранов и еще двести людей призывного возраста. У последних нет подготовки, но они могут держать оружие, и нам придется использовать то время, которое у нас есть, чтобы дать им базовую подготовку. Когда начнутся боевые действия, большинство из них будет использоваться для выноса и ухода за ранеными, а также для пополнения запасов стрел, зарядов для пращей, копий и еды. Мы задействуем их только в крайнем случае.
Макрон сделал паузу и оглядел сенаторов колонии. Большинство выглядело встревоженным, а некоторые выглядели испуганными. Несомненно, они рассчитывали спокойно дожить свою жизнь после увольнения из армии.
— У нас нет выбора. Ситуация отчаянная. Обидно, что было принято решение игнорировать проблему обновления обороны колонии, когда мы встретились несколько месяцев назад. Мы были бы сегодня в несколько лучшем положении. Ответственность за ту неудачу лежит на вас, и это ваш шанс компенсировать прошлую ошибку, выполняя свой долг и подчиняясь моим приказам, пока опасность не минует. Если здесь имеется кто-нибудь, кто не захочет сыграть свою роль во время обороны, я отправлю его вместе с эвакуированными. Я не буду сражаться бок о бок с человеком, у которого недостаточно честности, чтобы исправить содеянное им зло. Любой, кто остается, должен будет принять мой абсолютный авторитет на период обороны. Так же, как они поступали бы, когда были в легионах и давали присягу подчиняться тем, кто поставлен над ними императором, Сенатом и народом Рима. Те, кто не желает этого делать, будьте любезны немедленно отправиться с гражданскими в Лондиниум.
Он обменялся взглядами с присутствующими, но никто не двинулся с места, пока Ульпий не поднялся со своего и не пересек зал скромного зала сената, чтобы встать рядом с Макроном.
— Центурион Макрон, я уверен, что говорю от имени большинства других, если скажу, что мы ошибались. Мы должны были прислушаться к твоему мнению. — Он опустился на колени и склонил голову, взяв Макрона за правую руку согласно древней традиции. — Я принимаю тебя своим патроном. Я к твоим услугам, пока ты не освободишь меня от моих обязательств. В этом я клянусь перед Юпитером Наилучшим Величайшим и всеми присутствующими. — Он отпустил руку Макрона и с трудом встал, прежде чем вернуться на свое место.
— Тогда наши разногласия улажены, братья мои, — сказал Макрон. — С этого момента, пока опасность не миновала, мы будем считать, что мы снова в легионе. Мы не выживали бы в течение двадцати пяти лет в легионах, будучи зелеными новобранцами. Мы с вами ветераны. Лучшие в своем роде. В ближайшие дни нам будет мало отдыха. Но когда мы будем готовы, мы покажем этим варварам, на что способны настоящие воины. А пока идите и займитесь приготовлениями, попрощайтесь с вашими семьями и приготовьте их к отъезду в Лондиниум с первыми лучами солнца. Аполлоний принесет вам ваши индивидуальные приказы сегодня вечером. — Он встал и вмиг изменился, прокричав привычным строевым голосом.
— Свободны!
— Ты не можешь сделать это со мной, — запротестовала Петронелла. — Я не пойду. Я не брошу тебя.
Макрон обнял ее и притянул к себе, пока они сидели на ее любимой скамейке в саду.
— Ты не можешь оставаться здесь, любовь моя, — мягко сказал он. — Я отдал приказ всем ветеранам. Иждивенцев эвакуируют. Я не могу сделать для тебя исключение. Я бы хотел, но это невозможно. Я должен подавать пример, иначе люди усомнятся в моем авторитете, и, если это произойдет, мы обречены. Ты понимаешь меня?
— Конечно, я понимаю. Я не дура. Я знала, что делаю, когда вышла замуж за военного и при этом центуриона. Я жила страхом, что ты уйдешь на войну и не вернешься. Я смогла принять такую вероятность и справляться с этим. — Она наклонилась к нему. — Просто, когда ты ушел из армии, я посчитала, что у меня больше нет причин для беспокойства, что мы сможем жить в мире. Конечно, как оказалось, я была все-таки долбанной дурой, что так считала.
Макрон рассмеялся.
— Можно вывести человека из армии, но армию из человека — никогда, моя любовь. Вот так вот. Что касается того, что сейчас происходит, то я этого не спрашивал. Это не моя вина.