Как бы сильно советники царя ни разделяли чувства народа в отношении завещания, они, как и Прасутаг, пришли к выводу, что необходимо соглашение с Римом, если племя расчитывало иметь хоть какой-то контроль над своей судьбой. Важнейшим вопросом был договор, заключенный после вторжения около семнадцати лет назад. В обмен на принятие римской защиты и признание его правления племенем царь согласился, что Рим будет иметь право утвердить его преемника. В то время его уверяли, что это простая формальность, но потом он и его советники узнали, что статус «царя-клиента», как его называли римляне, был не более чем предвестником аннексии царства, после которой Рим будет править непосредственно.
Царь и его совет надеялись, что назначение Нерона своим сонаследником удовлетворит аппетиты Рима и в то же время будет воспринято как знак лояльности иценов Империи. Некоторые предупреждали, что это была ложная надежда, и указывали на пример других племен, которые пожалели о сотрудничестве с Римом. Дело усугублялось уведомлением, которое Прасутаг получил от наместника в Лондиниуме о том, что серебро, подаренное царю во время заключения соглашения, на самом деле было не подарком, а ссудой. Рим намеревался с лихвой вернуть свои деньги с большими процентами, как только Прасутаг ушел бы из жизни. Большая часть монет уже была использована для покупки зерна, чтобы накормить людей после того, как в последние два года всех постиг неурожай, и почти ничего не осталось для выплаты римским ростовщикам.
Знание всего этого тяжким бременем давило на умы собравшихся вокруг носилок в царском зале, на которых лежало тело правителя. Последние десять дней он был слишком слаб, чтобы подняться с постели, а его жена и царица Боудикка5 почти не отходила от него и ухаживала за ним, как могла. Это было жалкое зрелище. В расцвете сил Прасутаг был самым высоким и крепким воином, какого еще не было в племени иценов. Его распущенные волосы цвета соломы обрамляли широкое добродушное лицо, а ясные голубые глаза мерцали, усиливая ощущение того, что перед вами человек, который наслаждается жизнью и легко передает свои чувства тем, кому посчастливилось разделить с ним компанию. Его любило большинство его народа, а те, кто, возможно, не любил его, все же относились к нему с уважением. Болезнь с прошлого года съела его настолько, что теперь он был едва узнаваем даже для тех, кто знал его лучше всех. Кожа покрылась пятнами и обвисла на костях, его черты лица с запавшими глазами часто искажались в агонии от боли, терзающей его слабое тело.
Боудикка исчерпала все попытки вылечить его, а друиды племени оказались бессильны. Отбросив свое отвращение, она даже заплатила римскому медику из Лондиниума, чтобы он приехал в столицу иценов. Он также потерпел неудачу. В конце концов, все, что она могла сделать, это попытаться утешить своего умирающего мужа и сделать подношения богам, чтобы убедиться, что он будет принят в загробной жизни.
Она просидела всю ночь, слушая, как его поверхностное дыхание становится все более затрудненным, пока оно не превратилось в слабый свистящий хрип. Наконец и он остановился. Она подождала мгновение, прежде чем прижаться ухом к его скелетоподобной груди, но сердцебиения не было. Со вздохом она подняла голову и нежно поцеловала его безвольную руку, прежде чем положить ее ему на грудь и повернуться лицом к своим дочерям, остальным членам семьи, придворным и членам царского совета.
Приподнявшись, она объявила: - Царь Прасутаг мертв.
Никто не двигался и не говорил. Тогда ее младшая дочь Мерида закрыла глаза, прикрыв лицо руками, и зарыдала. Старшая, на два года старше сестры, унаследовала сильные черты отца и в шестнадцать лет уже была обручена с придворным с владениями у побережья. Она подошла к матери и обняла ее.
- О, моя милая Бардея, - прошептала ей на ухо мать. - Что теперь с нами будет? Что станет с иценами?
- Ицены выстоят, мама. Всегда так было.