Остается единственное разумное предположение: преступление носило двоякий характер, то есть являлось одновременно ересью и нарушением обычных законов. Например, состояло в отрицательном отношении к собственности либо к определенным видам собственности. Или всего-навсего ограничивалось, учитывая политическую сущность инквизиции и ее в полном смысле слова полицейскую роль в испанских владениях (да и в самой Испании), отрицательным отношением к налогам, лежавшим в то время особенно жестоким бременем на плечах сицилийского народа: не следует забывать, что налицо обстановка, которая приведет к восстанию д’Алези.
В свете этого предположения надо отдать должное Матранге, в чьем сознании, в чьем представлении об обществе если и была разница между «татем» и человеком, выражающим протест против феодальной собственности, пошлин ли, десятин ли, то разница минимальная (у нас еще и сегодня имеются солидные люди, для которых коммунист и «тать» — одно и то же).
Точности ради добавим, дабы ничего не упустить из виду, что в основе как пересказанной нами легенды, так и романа Натоли может лежать истина; докопаться до этой весьма смутной и невероятной основы непросто, но она возникает из одного документа, находящегося в Агридженто, в Архиве епископской курии. Согласно этому документу, 6 ноября 1643 года епископ Джирджентский направил кого-то, скорее всего одного из судей епископской курии, в район Ракальмуто, чтобы отлучить от церкви (servatis servandis [20]), арестовать, доставить со всеми предосторожностями в Джирдженти дона Федерико Лa Матину и одновременно собрать о нем все сведения, какие только возможно, а также описать и конфисковать его имущество. В случае если свидетели не покажут на него или будут заподозрены в умалчивании истины, наставляет епископ, надлежит заточить оных в тюрьму, либо сослать, либо применить прочие меры, вам хорошо известные, предварительно отлучив каждого от церкви и конфисковав его имущество; подобным же образом рекомендует он поступить с теми, кто чинить помехи дерзнет вашему делу: докажите сим, что есть дорога вам милость Достославного Монсеньора.
По-видимому, в такую ярость привело епископа сообщение ракальмутского викария; но в чем вина, которой запятнал себя дон Федерико Лa Матина, мы не знаем. Нам удалось лишь установить, что он был священником; и мы снова встречаемся с ним пятнадцать лет спустя — 10 апреля 1658 года, когда он исповедует некую монахиню, сестру Марию Маддалену Камаллери: это значит, что он вернулся к отправлению своей миссии после того, как в его деле разобрались, или же отбыв наказание. И возможно, существует какая-то связь между его делом и делом фра Диего, которое возникает несколько позднее, и, таким образом, история фра Диего началась, как повествует легенда и как это представляется Натоли, с семейных обстоятельств (Натоли, однако, не знал об этом документе, иначе он назвал бы дядю-августинца не Джерландо, а Федерико). Как бы там ни было, любопытно, что два человека из одного и того же города, носившие одно и то же имя, оба церковнослужители, попали с промежутком в несколько месяцев в столь неприятные истории.
Помилованный и освобожденный в том же году, что и арестован, фра Диего, вполне вероятно, вернулся в Ракальмуто, где нашлись, несомненно, люди, которым не понравилось его возвращение, не понравилось, что ему отпустили вину, и вот с упорством, с каким у нас в провинциальных городах держатся за свою ненависть и за жажду мести, недовольные решили добиваться, чтобы он снова предстал перед священным трибуналом. А может, они руководствовались не столько ненавистью или жаждой мести, сколько страхом, классовым и полицейским, типичным для тех, кто из корысти или по долгу службы защищает общественные установления тем более неистово и свирепо, чем они несправедливее и отвратительнее.