Эмма за считанные дни изменилась до неузнаваемости. Под потухшими зелёными глазами появились тёмные круги от недосыпа. Кожа стала очень бледной, прямо как у покойника. Ко всему прочему, она почти ничего не ела, поэтому сильно исхудала. Мама пыталась кормить её через силу, но ничем хорошим это не заканчивалось. Рано или поздно еда выходила наружу.
Мьюзику пугало такое состояние дочери. Никогда раньше Эмма так не болела. Ей не помогало ничего: ни холодные компрессы, ни горы таблеток и сиропов. Доктор, которого Мьюзика вызвала на дом, только разводил руками. Никто не мог им помочь. Даже самые высококвалифицированные специалисты были здесь бессильны.
А Эмме тем временем становилось только хуже. Болезнь внутри неё стремительно развивалась, высасывая из хрупкого детского тельца последние соки и силы. Эмма чувствовала, что приближается смерть. С каждым днём она всё ближе и ближе. А вместе с тем ей, Эмме, становится трудно дышать. Порой ей даже казалось, что однажды утром она просто не проснётся. Просто задохнётся во сне. А потом её бездыханное тело обнаружит мама.
Эмме было страшно засыпать. Она боялась больше никогда не открыть глаза. Но сильнее всего её пугала реакция матери. Она ведь такая чувствительная, такая впечатлительная. Для неё это будет ещё большим ударом, чем для отца, — Эмма была в этом уверена. И ей не хотелось бы, чтобы мама страдала. Но поделать с этим она ничего не могла. Ход судьбы уже не изменить.
Норман всегда был рядом. Сидел около кровати и крепко сжимал её ладонь в своей. Смотрел грустно, виновато — Эмме не надо было даже к нему поворачиваться, чтобы это понять. Иногда она слышала его тихий плач по ночам. Норман плакал почти беззвучно, только еле слышно всхлипывал периодически. Эмма чувствовала, как капают слёзы на её ладонь, и ей тоже хотелось разрыдаться. Горько, отчаянно. Прямо как в тот день, когда она узнала о смерти Рэя. Но сил хватало только на то, чтобы погладить большим пальцем тыльную сторону дрожащей ладони Нормана.
Она умирала. На этот раз без всяких шансов на спасение. И на этот раз она точно знала: Норман её не спасёт.
***
Сегодня на улице шёл дождь с самого утра. Погода была отвратная, подстать настроению Эммы. Ночью она почти не спала, поэтому чувствовала себя просто отвратительно. Голова жутко гудела, перед глазами всё плыло. Все звуки были слышны будто сквозь толщу воды. Эмма с трудом могла различить скрип половиц, мягкий голос матери, стук собственного сердца. Тело словно налилось свинцом, и потому каждое движение давалось ей с огромным трудом. На грудь невыносимо что-то давило. Это особенно пугало Эмму.
Норман сегодня вёл себя особенно тихо. Молча глядел в окно, даже особо не всматриваясь в пейзаж за ним. Взгляд у него был отстранённый, какой-то даже пустой. Он предчувствовал что-то плохое, но пока не мог понять, что именно. В груди просто скреблась какая-то смутная тревога, не дававшая ему покоя с самого утра. И ему это совсем не нравилось.
Мьюзика отметила, что сегодня Эмма более вялая, нежели раньше. Обычно она съедала хотя бы одну-две ложки каши на завтрак, а сегодня не взяла в рот и крошки. Даже от чая отказалась. Мьюзику это настораживало. С ней явно что-то происходит. Вот только что?
— Солнышко, с тобой точно всё в порядке? Может, хотя бы ложечку съешь? — мягко спросила Мьюзика, ласково проводя рукой по рыжим кудрям дочери.
— Не хочу… — глухо отозвалась Эмма. Сил на что-то большее у неё уже не хватало.
Женщина судорожно вздохнула.
— Ты уверена, дорогая?
— Угу…
Когда Мьюзика покинула комнату, Норман медленно повернул голову к Эмме, которая уже начала потихоньку дремать. Одна догадка прошибла его, и он крепко сжал пальцами её ладонь. Внутри зашевелился, заколол страх.
—…Уже сегодня… — одними губами прошептал Норман, чувствуя, как отнимаются от страха конечности.
Уже сегодня.
***
Днём у Эммы поднялась температура до сорока градусов. Её беспрестанно била мелкая дрожь, а сердце в груди колотилось как бешеное. Картинка перед глазами смешалась в одно цветное месиво, в котором с трудом угадывались очертания комнаты. Эмма уже не различала лиц матери и Нормана, не слышала их обеспокоенные голоса. Отчётливо она понимала только одно: это конец.
Мьюзика ни на секунду не отпускала руку дочери. Звала её по имени срывающимся от волнения голосом, умоляла потерпеть до приезда скорой, уверяла, что врачи ей обязательно помогут. Она плакала тихо-тихо, пока Эмма смотрела куда-то сквозь неё. Мьюзика ещё верила, ещё надеялась, что всё будет хорошо, что врачи им помогут, а Эмма уже знала наверняка: её смерть неминуемо близко. И Норман тоже это знал.
— Ну же, солнышко, посмотри на маму, — Мьюзика дрожащими руками обхватила лицо дочери, аккуратно приподнимая его так, чтобы Эмма смотрела прямо ей в глаза.
—…Прости, мама… Но меня, кажется, уже ждут… — негромко прошептала Эмма, и взгляд её пал на сидящего рядом Нормана. Тот закусил губу от бессилия.
— Да что ты такое говоришь, Эмма?.. — голос Мьюзики дрогнул, перешёл на отчаянный шёпот. — Вот увидишь, врачи обязательно тебя вылечат, милая…
Эмма слабо покачала головой, чуть приподняв уголки губ в лёгкой улыбке.
— Передай папе, что я его люблю… — еле слышно попросила она, прежде чем сомкнуть потяжелевшие веки.
Лицо Мьюзики вмиг исказилось. Она крепко вцепилась в плечи дочери и начала легонько её трясти, зовя негромко по имени.
— Э-Эмма… Эмма, прошу тебя, не покидай меня… Ну же, малышка, открой глаза… Пожалуйста…
Щёки обжигали слёзы. Они застилали глаза мутной пеленой, застревали в горле горьким комом. Шёпот сменял крик, крик сменял отчаянный вопль, вопль сменял бессильный хрип. Сколько бы Мьюзика не звала дочь по имени, сколько бы не умоляла открыть глаза, она всё никак не просыпалась. Не реагировала на мольбы матери очнуться, на её лёгкие потряхивания за плечи в тщетной попытке разбудить. И не отреагирует больше никогда. Эмма больше не проснётся, больше не будет улыбаться и смеяться, бегать по дому и разбивать коленки. Да ничего она больше не будет.
Потому что она уснула навсегда.
***
Первое, что увидела Эмма, когда открыла глаза, — это обеспокоенное лицо Нормана. Он сидел рядом, склонившись к её лицу, и взволнованно смотрел ей прямо в глаза. А когда он понял, что она очнулась, то смущённо отстранился, давая ей встать.
— Где… я?.. — негромко спросила Эмма, приподнимаясь на локтях.
— На кладбище, — так же тихо ответил ей Норман.
— Значит… Значит, всё закончилось?..
Получив в ответ утвердительный кивок, Эмма тяжко вздохнула. Затем, наконец, осмотрелась. Её внимание сразу же привлекла похоронная процессия. Присмотревшись внимательнее, Эмма поняла: везут её собственный гроб.
Сердце болезненно сжалось в груди, стоило Эмме взглянуть на мать. Она безутешно рыдала, прижимаясь к мужу, и каждый её всхлип отдавался колющей болью у Эммы в груди. Ей хотелось сорваться с места и броситься к матери, дабы крепко её обнять, но она понимала, что это бесполезно. И оттого было ещё больнее.
Когда уже закрытый гроб опускали в могилу, Эмма всё-таки решилась подойти поближе. Норман не стал ей препятствовать: всё же, он прекрасно понимал её чувства. Эмме хотелось хоть как-то облегчить боль матери, и потому он решил не мешать ей.