– Но ты согласен, что лучше перестраховаться?
Шеф устало кивнул.
– По-моему, пора подключать Куколку.
После вынужденного ухода на пенсию со службы в тюрьме Куколка купил гараж на Стокпорт-роуд. В его налоговых декларациях значилось имя Эшли Блумер. За спиной рабочие называли его Куколкой – за большие неподвижные глаза, маленький, странно изящный ротик, густую копну вьющихся русых волос и странно безмятежную улыбку. В лицо его никак не называли. Даже в детстве почти никто не звал его Эшли или Эш.
От Куколки ничем не пахло. Он только выглядел так, словно от него воняет. Когда он учился в младших классах, «Блумерова вонь» была любимым времяпрепровождением на детской площадке. Ребенок, которого коснулись или «завоняли», становился «водилой», иными словами, в теории таким же вонючим и неприятным, каким считался Блумер, пока «салочка» не касался другого ребенка и тем самым не передавал проклятие дальше. Иногда, предпочитая дурную славу безвестности, игру начинал сам Блумер, ловя наугад какого-нибудь мальчишку и садясь ему на физиономию.
Теперь ему был сорок один, и никто про «Блумерову вонь» не вспоминал. Люди уже не разбегались при одном его приближении. Им просто хотелось убраться подальше. От такого садиста отказалось даже министерство внутренних дел. Перебрасывающиеся шуточными оскорблениями механики опасались обращаться так с Куколкой. Он был силен как зверь, с руками как дубины и короткой толстой шеей, на которой сидела скульптурная головка, такая маленькая, словно попала сюда по ошибке.
Любой понимал, что с Блумером что-то не в порядке. Это было видно по безумным глазам и застывшей улыбке. Он словно бы лучился, но не здоровьем или счастьем, а мстительностью. Если бы Куколку когда-нибудь судили за его отвратительные преступления, миллионы телезрителей, увидев его лицо на экране, удивилась бы, как раньше не замечали: «Только посмотрите на него. С первого же взгляда видно!»
Много лет назад один самоуверенный коммивояжер, выделываясь перед двумя подмастерьями Блумера, посмел приветствовать Куколку словами «Эй, улыбочка». Куколка последовал за шутником в мужской туалет и через несколько минут вышел один. Коммивояжера нашли на полу уборной. Потолок, стены, зеркала были забрызганы его кровью. Коммивояжер поправился, но был слишком напуган, чтобы подавать в суд.
Гараж никогда не процветал. Деньги едва-едва капали. Хотя на работе Куколка бывал редко, его дух словно бы витал над предприятием, как облако саранчи. Но хотя дела мастерской обычно шли скверно, Куколка как будто благоденствовал: носил дорогую одежду и каждые два года менял машину.
Жил он в собственной усадьбе в Пойтоне, со своей женой Терри и двумя детьми. Терри была глухой. Слух она потеряла в детстве после тяжелой свинки. Она не была умственно отсталой, но едва ли можно назвать проницательной женщину, способную посмотреть в это холодное, застывшее лицо и сказать «да». Они прожили вместе двадцать лет. За это время Терри ни разу не видела, чтобы Куколка читал книгу или газету, слушал музыку или смотрел телевизор. Он не выказывал никакого интереса к миру вокруг. Это ее не беспокоило. Она тоже всегда чувствовала себя оторванной от окружения. Он ни разу не ударил ни ее, ни детей. А ведь такое кое-что да значит, правда?
Она никогда не задумывалась всерьез, куда он уходит поздно вечером или откуда берутся деньги на новые ковры, вино из супермаркета и регулярные отпуска. Блумер утверждал, что ему везет на скачках. Терри была готова ему верить. Или точнее, не готова ему не верить.
Внимание Малькольма Пономаря Куколка привлек еще в бытность свою тюремным смотрителем. Он всегда соглашался увечить осужденных, так или иначе согрешивших против «Пономарчиков», или закрывать глаза, когда заранее устраивалась поножовщина. Совести у Блумера не было. За деньги он сделал бы что угодно с кем угодно. Если Злыдень был палачом Пономаря, то Куколка был его главным мучителем. От работы он получал удовольствие: одному мужику выбил зубы молотком, уборщице, обворовавшей кассу в клубе Пономаря, отбил грудь бейсбольной битой. Нет, разумеется, бизнес есть бизнес, но для Блумера он был еще и развлечением.
Как любой другой в преступном сообществе, Куколка слышал про Злыдня. И потому, узнав, что верность Злыдня под сомнением, втайне обрадовался. Как раз такого шанса он ждал: возможности перейти от увечий к убийствам.
Шеф встретился с Куколкой одним ранним вечером на автостоянке у железнодорожной станции Хейзл-гроув. Одетый, как всегда, с иголочки Куколка приехал на новенькой «ауди». На нем был костюм в узкую полоску и черный галстук. Белая шелковая рубашка. Выступавшие из манжет широкие запястья поросли черными волосками.
Куколка сел к шефу на заднее сиденье розового «роллс-ройса». За рулем прикорнул незнакомый Куколке нервный человечек. Очки на носу. Вытянутое и несчастное личико. Куколка спросил, можно ли доверять водителю, а Шеф ответил, что Лол состоит в «Пономарчиках», подразумевая, что Куколке до этого далеко и потому пусть придержит язык.
Шеф говорил вполголоса, курил сигарету (что случалось с ним не часто) и элегантно стряхивал пепел в серебряную пепельницу. Лишь изредка он устремлял на Куколку взгляд томных карих глаз. Эти глаза напомнили Куколке портрет, который он видел на крышке гроба в одном манчестерском музее. Какой-то египетский мальчишка в белой хламиде, законсервированный две тысячи лет назад, чтобы экскурсии школьников могли, хихикая, проходить мимо него по пути в сувенирный киоск. И поделом ему: родился египтянином и выглядит как педик.
– Вы понимаете, что от вас требуется? – размеренно и внятно спросил Шеф.
Куколка поймал взгляд водителя в зеркальце заднего вида. И улыбнулся. Водитель поспешно отвел глаза, словно его поймали за тем, как он заглядывает в декольте мировой судье.
– Думаю, да, – все еще улыбаясь, ответил Куколка.
В сухом тоне Куколки слышалась ленивая ухмылка. Шеф поглядел в это странное, с остановившимся взглядом лицо и попытался подавить дрожь отвращения.
– По-вашему, это повод для улыбки?
– Зависит от того, сколько вы планируете мне заплатить.
– Десять тысяч за доказательства, что писатель мертв.
Куколка усмехнулся.
– Недостаточно. Совсем недостаточно. Ведь тут замешан большой мальчик.
– Необязательно.
– Согласен. Но что, если? Это ведь я рискую. Не вы. Сволочь может выяснить, где я живу. И что тогда? Никто не знает, где, мать его, он живет, верно? И как он выглядит, тоже никто не знает. Без своего колпака он может подойти ко мне на улице, в пабе, где угодно. И я его не узнаю.
– Он наставит на вас «магнум» сорок четвертого калибра. Я бы сказал, это сужает крут подозреваемых.
– Да пошел ты...
Шеф отвернулся, силясь обуздать гнев. Он поджигал людей и за меньшее и, хотя курил лишь изредка, все равно повсюду носил с собой емкость с бензином для зажигалок. Но Пономарь уважал Куколку, а Шеф старался уважать Пономаря, поэтому смолчал.
– Одиннадцать косых плюс расходы. Все квитанции отдадите мне.
– А что, если это Злыдень? Что тогда?
– Тогда мы пересмотрим ваш гонорар.
– Но что, если следующим пропавшим окажусь я? Шеф нахмурился, показывая, что смысл вопроса от него ускользает.
– Мне нужны гарантии, что вы выплатите компенсацию моей семье. Потому что если этот парень так хорош, как о нем говорят, я иду на чертовский риск.
– Если вы настолько хороши, как о вас говорят, – подхватил его слова Шеф, – никаких проблем не возникнет.
Но Куколка на лесть не поддался.
– Я не жадничаю. Если бы вы попросили покалечить какого-нибудь подростка, все было бы иначе.
– Мы не мелкие преступники, знаете ли, – сказал Шеф. – Мы «Пономарчики». Если вы лишитесь жизни, Малькольм позаботится о вашей семье, так же как заботится обо всех, кто ему верен. Тут вам беспокоиться не о чем. И раз уж мы заговорили о безопасности... Я привез вам небольшой подарок. Лол?