— Чего уставился?
Кэндзи, сообразил, что все это время, не отрываясь, разглядывал бомжа, резко отвернулся, но было поздно.
— Чего уставился? — спросил тот громче. Несколько пассажиров встревожено посмотрели на него. — Никогда не видел человека, от которого отвернулась удача? Ну, чего молчишь?
Извинившись, Кэндзи поднялся с места, направляясь к двери. Ему нужно было выходить на следующей остановке, и он мысленно уговаривал поезд ехать побыстрее. Но бомж тоже встал и, громко бормоча, двинулся к Кэндзи, обдавая его вонью, от которой рвота вновь подступила к горлу. Через минуту, показавшуюся вечностью, чернота за окнами вагона сменилась огнями станции, и Кэндзи выпрыгнул на платформу, как только открылись двери, молясь про себя, чтобы бомж не последовал за ним. К счастью, тот лишь крикнул из вагона:
— Я был таким же, как ты. У меня тоже была работа, семья и дом. А посмотри на меня сейчас. Они забрани все. Все до последней капли. И с тобой могут сделать то же самое. Берегись. С тобой могут сделать то же самое…
Дрожь в руках не унялась, даже когда Кэндзи сел на скоростной поезд до Уциномии и за окнами потянулись грязные стены высотных зданий. Над головой тянулись в разные стороны переплетения проводов. Внезапно протрезвев, Кэндзи разглядывал через окно черное ночное небо, проколотое не звездами, а неоновыми огнями, освещающими рекламу пива, ресторанов и баров. Он закрыл глаза, а когда открыл, увидел, как из окна на него смотрит мужчина. Сначала Кэндзи не узнал его — усталый, постаревший, осунувшийся, а он-то все еще считал себя молодым. Сорок, да… Но ему всегда говорили, что он выглядит моложе своих лет. Так оно и было. До сегодняшнего дня…
Ами, жена Кэндзи, однажды призналась, что выбрала его из остальных поклонников за внешность. Они начали встречаться, когда Кэндзи поступил на работу в «Эн-би-си», но Ами мечтала о более перспективном мужчине. Несколько лет спустя, когда им обоим было по двадцать пять, Ами вес еще не нашла человека, соответствующего ее высоким запросам. Будущее Кэндзи в то время выглядело неплохо, и после длительной помолвки они, наконец, поженились. Накопив достаточно денег, чтобы взять кредит на приобретение квартиры, родили близнецов. В день свадьбы Ами сказала ему:
— Я выбрала тебя, потому что ты неплохой парень и стремишься к большему в жизни. А еще у тебя хорошая кожа, и ты будешь стареть красиво.
Она не хотела представлять себя стареющей рядом с одышливым седым стариком, который не может и одного лестничного пролета пройти, не запыхавшись.
На станции «Уцуномия» не было ни души, кроме одинокого охранника. Сегодня безлюдность казалась зловещей. Кэндзи прошел через турникет, мимо темных кафе и магазинчиков с опущенными жалюзи. Даже ребята, которые обычно танцуют брейк-данс в шлемах и наколенниках под музыку, рвущуюся из огромного стереомагнитофона, разошлись по домам.
Кэндзи быстро дошел до квартиры, погруженной в темноту. Не включая свет, пробрался в спальню. Ами спала, посапывая, в счастливом неведении. Кэндзи разделся и нырнул в постель рядом с женой. Она забормотала что-то, зашевелившись, не просыпаясь. Кэндзи захотелось дотронуться до нее, захотелось, чтобы она его обняла… Но они почти забыли, как это делается. Потом он подумал, не разбудить ли жену, не рассказать ли все о работе, однако, представив ее реакцию, просто вытянулся на матраце, уставившись в потолок и стараясь не обращать внимания на расползающуюся в душе пустоту. Только в три часа, убаюканный равномерным дыханием жены, Кэндзи наконец-то заснул.
Глава 3
— Просыпайся! Я тебя уже час не могу добудиться! Ты что, собрался сегодня на работу опоздать?!
Медленно, потому что резкие движения причиняли боль, Кэндзи открыл вначале один глаз, потом второй и приподнялся на локтях. Голова раскалывалась, язык как будто посыпали молотым стеклом, а жена разглядывала его с порога спальни. Перекатившись на бок, Кэндзи посмотрел на будильник. Потом со стоном повалился снова на матрац. Было 8.03 утра.
Ему снился сон. Сон о банкетном зале Бубновой дамы в токийском Диснейленде, где он временно устроился официантом. В первый же день ему вручили форму и приказали переодеться. Через десять минутой появился в ресторане в чрезмерно зауженных к низу белых мохнатых брюках, ярко-желтом пиджаке поверх зеленого жилета, в красном галстуке и с длинными белоснежными свисающими ушами. При одной мысли о том, сколько прекрасных костюмов висит дома, ему захотелось сбежать из ресторана, однако девушка в длинном светлом парике подвела его к только что освободившемуся столику и сунула в руки тряпку.