— Ну что? — пробормотал я, обращаясь к самому себе и озираясь, обозревая окрестности с холма. — Кажется, мы уже не в Канзасе… в смысле, не в Сибири.
От созерцания безрадостного пейзажа меня отвлек жалобный то ли писк, то ли всхлип за спиной. Я резко развернулся — и от увиденного у меня защемило сердце. А заодно от стыда.
— Господи, Валя! — только и мог я воскликнуть.
Розовый топ девушки, хоть и не был коротким — почти до пояса доходил — оставлял открытыми плечи и руки. Да и толщину имел не ахти какую. Как нельзя лучше подходя для прогулок по городу под солнцем в тридцатиградусную жару, в погоду похолоднее он был примерно так же полезен, как шуба из туалетной бумаги.
Так что теперь Вале только и осталось, что стоять-дрожать, обхватив себя руками, на этом беспощадном ветру. Стараясь сохранить в организме хоть немного тепла.
Не говоря ни слова, я снял и набросил на Валины плечи свою джинсовку. Отчего, в одной футболке, мне, ясен пень, самому сделалось заметно холоднее.
Но джентльмен я или не джентльмен? Не говоря уж о чувстве вины — ведь это по моей милости Валя оказалась в столь неприятной ситуации. И это еще мягко сказано.
На хрупкой девушке, едва достававшей мне до плеча, джинсовка смотрелась как целое пальто нестандартного фасона.
— Д-дурак ты, Алик, — проговорила она дрожащим голосом, словно не заметив моей заботы, и зябко переминаясь с ноги на ногу, — д-дур-рак и не лечиш-шься. Пр-равильно г-говор-рила, что ты Дуралекс. Дур-ралекс и есть! Лучше бы кофе меня угостил. Да п-погор-рячее!
— Будет, будет кофе, — торопливо произнес я, — вот только верну нас.
Пытался Валю успокоить, хотя понимал: запланированное мной экстремально-фантастическое свидание явно сорвалось, причем позорно. И если произвело на девушку впечатление, то совсем не такое, как я рассчитывал. Сами наши отношения оказались под угрозой, и такая мелочь, как чашечка кофе, едва ли могла что-то исправить.
— Сейчас, сейчас, — приговаривал я, доставая из кармана джинсов пультик. Пальцем уже ощутимо подмерзшей руки потянулся к кнопке возвращения, и…
Резкий скрипучий звук был мне ответом. Резкий скрипучий звук — вместо возвращения привычной обстановки кабины управления машиной времени.
— Что-о-о! — возопил я, крайне пораженный, и вперился взглядом в маленький экранчик в верхней части устройства.
Как будто мой более пристальный взор мог изменить то, что я на этом экранчике увидел.
— Ну… ё-о-опрст! — вырвалось у меня из глотки. Хотелось выразиться покрепче, но с трудом удержался. Не при Вале же!
— Что случилось? — отозвалась девушка, худо-бедно согревшаяся в моей джинсовке. — Почему мы еще здесь?
— Да блин! — я в отчаянии встряхнул пультик, но показание, естественно, не изменилось ни на йоту.
На экране по-прежнему мигала надпись, выведенная алыми как артериальная кровь буквами: «Недостаточная синхронизация. Синхронизация — 18 %».
— Недостаточная синхронизация, — молвил я виновато, — ну, для возвращения.
— Синхронизация? — переспросила Валя. — А… с чем?
— Ну, с временным потоком… с цепочкой причин и следствий, лежащих в основе известной нам реальности.
— И что это значит? — голос девушки звучал нетерпеливо, почти капризно. Не требовалось иметь семь пядей во лбу, чтобы заметить и сообразить: Вале не только не по душе пребывание в этом ветреном негостеприимном краю за черт знает сколько лет до ее родной эпохи. Еще девушку явно напрягало полнейшее непонимание происходящего.
— Ну, помнишь, я говорил, что наш мир — это в том числе и результат всех изменений, которые мы внесли или можем внести в ход истории, путешествуя в прошлое?
Валя кивнула, а я продолжил:
— Так вот. Мы, по ходу то, что можем — еще не внесли. То есть, пока наше присутствие в этом времени необходимо. Вопрос только, зачем?
— Понимаешь, — не то объяснял, не то оправдывался я, пока мы спускались с холма, ибо стоять на его вершине, дрожа под ветром, как цуцик, и мерзнуть в любом случае было ни к чему, — обычно… ну, судя по прежним экспедициям, синхронизация составляет не меньше девяноста процентов. Это значит, пребывание сотрудников института в прошлом не имеет для этого прошлого значения. Как-то заметно вмешаться в ход истории мы не можем… даже если бы сильно хотели. А если попытаемся — само прошлое… среда пребывания нас и окоротит. Как того чела, который хотел «Привет!» на дорожке в парке написать. Помнишь? Я рассказывал…
Валя в ответ лишь молча кивнула, кутаясь в мою джинсовку. А я продолжал: