– Я помню, – произнес Альберт. – Но от вас не требуется ловить убийцу. Вы должны оценить ситуацию и сообщить шерифу Ноксу, как бы вы сами организовали убийство леди Далгат, чтобы он смог предотвратить его.
– Почему мы?
Альберт улыбнулся:
– Я обмолвился, что ты был убийцей в «Черном алмазе».
Ройс нахмурился:
– В Мараноне всем плевать, чем ты занимался в других местах. Речь идет об аристократах. Мораль для них – понятие весьма растяжимое. Они будут рады человеку с опытом.
– Звучит… – начал Адриан и замолчал, подыскивая слово.
– Подозрительно, – предложил Ройс.
– Я думал сказать, «чудно», – ответил Адриан. – Странное задание. Может, именно шериф и желает ее смерти?
– Маловероятно. Не уверен, что он вообще об этом знает. Нас нанял не он.
– А кто? В смысле, кто нас нанял?
Альберт на мгновение замялся, потом ответил:
– Церковь Нифрона.
Глава вторая
Художник
Стиснув кисть в руке, но сам этого не осознавая, Шервуд Стоу смотрел на леди Нису Далгат. Она стояла в десяти футах от него, положив одну руку на живот и опустив другую, держа перчатки для верховой езды, будто вот-вот умчится на охоту. Изумительная осанка, подбородок высоко вздернут, длинные жемчужные серьги висят абсолютно ровно. Волосы заплетены в косу, которая обвивает голову, словно королевская диадема. На леди Далгат было изысканное золотое платье из шелковой парчи, с широкими рукавами, на плечах – палантин с лисой, которая ухмылялась, будто тоже радовалась возможности находиться рядом со столь восхитительной женщиной. Царственный взгляд леди был нацелен в недоступные высоты, и Шервуд жалел лишь о том, что она смотрит не на него. В действительности она смотрела поверх его головы, на люстру, висевшую в ее личном кабинете.
По меркам замка Далгат комната была небольшой. В мыслях Шервуд называл ее «интимной», как будуар или гостиную, где ведут ухаживания. Однако к гостиным прилагались дуэньи, а в кабинете они находились вдвоем.
– Почему вы не смотрите на меня? – спросил Шервуд.
– Это необходимо? – ответила она, не отрывая взгляда от люстры. Губы леди Далгат застыли в равнодушной полуулыбке, как пристало государственному лицу. Обычно Шервуд ценил моделей, которые могли сохранять величавую позу, пока он писал, однако в ее случае это граничило с крайностью. Ниса не позировала – она пряталась.
– Скажем, это просьба.
– Просьба отклонена. – Слова были восхитительно нейтральными, как и ее губы, в них не чувствовалось ни тепла, предполагавшего дружелюбие, ни холода, означавшего недовольство.
Я даже не могу понять, дышит ли она.
Ниса была какой-то застывшей. Разумеется, именно этот образ она и хотела запечатлеть на портрете, однако Шервуда Стоу не интересовал портрет будущей графини Далгат. Его интересовала женщина. И хотя в обществе он ни разу не произносил ее имени, мысленно всегда называл ее Нисой – и никогда леди Далгат.
Род Далгатов был колоссом, монументом, знаменитой династией, покрытой пылью веков. Нисе едва исполнилось двадцать – Шервуд не знал, как давно, он не мог этого определить, поскольку ее тело обладало юной энергией, а вот глаза казались древними. Прекрасное, загадочное создание – но ее движения выдавали обман. Слишком изящные. Шервуд знал многих женщин – леди, принцесс, даже королев, – и ни одна не обладала и долей ее самообладания и элегантности. Ниса была кружащимся листком, подхваченным ветром, и, приземлившись на поверхность безмятежного озера, она бы не потревожила воду.
– Господин Стоу, разве у художников не принято подносить кисть к холсту, когда они пишут? – сказала леди Далгат люстре. – Вы простояли здесь двадцать минут, смешивая краски и держа воздетой эту палочку со щетинками, однако ни разу ею не воспользовались.
– Откуда вам знать? Вы ведь смотрите на люстру.
– Смотреть и видеть – разные вещи. Уж вам-то следует это понимать.
Шервуд кивнул и вновь добавил масло грецкого ореха к густеющей умбре. Его старый учитель, Ярдли, без сомнения, ворочался в своей могиле. Ярдли всегда настаивал на том, что работать нужно с яичной темперой, однако Шервуд предпочитал масло. Оно не только придавало его портретам полупрозрачную глубину, но и медленно сохло, тем самым позволяя ему делать… ну… что угодно.
– Совершенно верно, и поскольку вы тоже это знаете, следовательно, поймете причину моей медлительности и важность неспешности.
– Неспешность – неподходящее определение для вас, господин Стоу. Неспешна капля меда зимой. Она течет, пусть крайне неохотно, но течет. Вы, господин Стоу, – не брызги меда. Вы – скала.