– Вы так сильно любили своего отца, мадемуазель? – мягко спросил Пуаро.
Она отшатнулась, будто ее ударили.
– Любила его? – прошептала она. – Любила его? Я?.. я...
Тут ее покинули остатки самообладания, и она расхохоталась, неудержимо и громко, чуть не упав со стула.
Этот истерический смех не остался незамеченным. Дверь распахнулась, и в гостиную вошла мисс Кэррол.
– Адела, дорогая моя, это никуда не годится, – твердо сказала она. – Успокойтесь, прошу вас. Слышите? Сейчас же прекратите.
Ее строгость и настойчивость возымели эффект. Адела начала смеяться тише, затем смолкла, вытерла глаза и снова уселась прямо.
– Простите, – тихо сказала она, – со мной такое в первый раз.
Мисс Кэррол продолжала пристально смотреть на нее.
– Не беспокойтесь, мисс Кэррол, все в порядке. Фу, как глупо...
И она вдруг улыбнулась странной, горькой улыбкой, исказившей ее лицо.
– Он спросил меня, – сказала она громко, отчетливым голосом, глядя прямо перед собой, – сильно ли я любила своего отца.
Мисс Кэррол не то кашлянула, не то вздохнула, скрывая замешательство, а Адела продолжала, пронзительно и зло:
– Интересно, что мне сейчас лучше сказать, правду или ложь? Наверное, правду. Нет, я не любила своего отца. Я его ненавидела.
– Адела, дорогая...
– К чему притворяться? Вы не испытывали к нему ненависти, потому что он не смел вас тронуть! Вы из тех немногих, с кем он считался. Вы на него работали, а он платил вам жалование. Его странности и вспышки ярости вас не касались – вы их игнорировали. Я знаю, что вы скажете – мы все должны мириться с недостатками друг друга. Вы жизнерадостны и равнодушны. Вы очень сильная женщина. Может быть, вы даже не человек. Но вы в любой момент могли уйти отсюда навсегда. А я не могла. Я его дочь.
– Послушайте, Адела, не стоит так взвинчивать себя. Отцы и дочери часто не ладят между собой. Но чем меньше об этом говорить, тем лучше, поверьте мне.
Адела повернулась к ней спиной.
– Мсье Пуаро, – сказала она, обращаясь к моему другу, – я ненавидела своего отца. Я рада, что он умер. Это означает, что я свободна. Свободна и независима. Я не считаю, что нужно разыскивать убийцу. Я допускаю, что у него были достаточно веские основания, которые его оправдывают.
Пуаро внимательно слушал.
– Руководствоваться таким принципом опасно, мадемуазель.
– А что, если кого-нибудь повесят, мой отец воскреснет?
– Нет, – сухо ответил Пуаро, – но это может спасти жизни других невинных людей.
– Не понимаю.
– Тот, кто совершает убийство, мадумуазель, почти всегда убивает снова – иногда снова и снова.
– Я вам не верю. Нормальный человек на это не способен.
– Вы считаете, что на это способен только маньяк? Ошибаетесь! Первое убийство совершается, быть может, после тяжких сомнений. Затем возникает угроза разоблачения – и второе убийство дается уже легче. Третье происходит, если у убийцы возникает хотя бы малейшее подозрение. И постепенно в нем просыпается гордость художника – ведь это metier[28], убивать. Он едва ли не получает от этого удовольствие.
Девушка спрятала лицо в ладонях.
– Ужасно. Ужасно. Я вам не верю.
– А если я скажу вам, что это уже произошло? Что для того чтобы спасти себя, убийца уже совершил второе преступление?
– Что вы говорите, мсье Пуаро? – вскрикнула мисс Кэррол. – Другое убийство? Где? Кто?
Пуаро покачал головой.
– Это была всего лишь иллюстрация. Прошу прощения.
– Теперь я понимаю. Хотя в первое мгновение я действительно подумала... Вы сделали это, чтобы я перестала говорить чушь.
– Я вижу, вы на моей стороне, мадемуазель, – сказал Пуаро с легким поклоном.
– Я против смертной казни, – вмешалась мисс Кэррол, – но во всем остальном я тоже на вашей стороне. Общество необходимо защищать.
Адела встала и поправила растрепавшиеся волосы.
– Извините, – сказала она. – Я, кажется, вела себя очень глупо. Вы по-прежнему отказываетесь сказать мне, почему мой отец приглашал вас?
– Приглашал? – изумилась мисс Кэррол.
Тут Пуаро вынужден был раскрыть карты.
– Я всего лишь размышлял, насколько наша беседа может считаться конфиденциальной. Ваш отец не приглашал меня. Я хотел увидеться с ним по просьбе клиента. Этим клиентом была леди Эджвер.
– Ах вот что!
На лице у девушки появилось странное выражение. Сначала мне показалось, что это разочарование. Потом я понял, что это облегчение.