– Eh bien, мой друг, а что мы вынесли из встречи с ней? Мы предполагаем, что ей нелегко жилось, она призналась, что ненавидела отца и что радуется его смерти, ее чрезвычайно волнует тот факт, что мы виделись с ее отцом за день до смерти, – и после этого вы говорите, что она не нуждается в алиби?
– Да сама ее откровенность доказывает, что она невиновна! – стоял на своем я.
– Откровенность, видимо, характерная черта всей семьи, – усмехнулся Пуаро. – С какой помпой открыл нам свои карты новый лорд Эджвер!
– Да уж, – улыбнулся и я. – Он нашел оригинальный способ.
– Как это у вас говорится – на ходу подошвы рвет?
– Подметки, – исправил я. – У нас, наверное, был глупый вид.
– Вот еще! Вы, может быть, и выглядели глупо, но я нет. Напротив, друг мой, я полностью контролировал происходящее, и мне удалось застать его врасплох.
– Вы так думаете? – ехидно спросил я, поскольку считал, что ничего подобного не случилось.
– Уверен! Я слушаю, слушаю, а потом задаю вопрос о совершенно постороннем предмете – и куда девается апломб храброго мсье? Вы не наблюдательны, Гастингс.
– Мне показалось, что известие о смерти Карлотты Адамс вызвало у него неподдельный ужас.
– Как знать... может быть, и неподдельный.
– Интересно, почему он рассказывал о событиях того вечера с таким цинизмом? Считал, что это остроумно?
– Возможно. У вас, англичан, вообще своеобразные представления о юморе. Но не исключено, что он делал это намеренно. Если факты скрывать, они вызовут удвоенное подозрение. Если о них громогласно сообщить, то им могут придать меньшее значение, чем они того заслуживают.
– Например, его ссора с дядей?
– Совершенно верно. Он знает, что о ней рано или поздно станет известно, и сам спешит оповестить нас о ней.
– Он не так глуп, как кажется.
– Он совсем неглуп! И когда дает себе труд раскинуть мозгами, они у него отлично работают. Он понимает, в каком очутился положении, и, как я уже сказал, спешит выложить свои карты. Вы играете в бридж, Гастингс. Скажите, в каком случае так поступают?
– Вы сами играете в бридж, – усмехнулся я, – и знаете, что игрок поступает так, когда все взятки его и он хочет сэкономить время и скорей перейти к следующей раздаче.
– Совершенно верно, друг мой. Но есть и другой случай, я несколько раз сталкивался с ним, особенно когда играл с дамами. Представьте себе, что дама открывает карты, говорит «все остальные мои», собирает карты и начинает снова сдавать. Возможно даже, что остальные игроки не увидят в этом никакого подвоха, особенно если они не слишком опытны. Чтобы разобраться, в чем подвох, нужно подумать, и не исключено, что посреди следующей раздачи кто-то из игроков сообразит: «Да, но ей обязательно пришлось бы убить четвертую бубну своего партнера, а значит, зайти с маленькой трефы. И в таком случае взятку сыграла бы моя девятка!»
– Значит, вы думаете...
– Я думаю, Гастингс, что чрезмерная бравада подозрительна. И еще я думаю, что нам пора ужинать. Une petite omelette, n'estce pas?[34] А потом, часов в девять, мы нанесем еще один визит.
– Куда?
– Сначала – ужин, Гастингс. И пока нам не подадут кофе, мы даже думать не будем об этом деле. Когда человек ест, мозг должен служить желудку.
И Пуаро сдержал свое слово. Мы отправились в маленький ресторанчик в Сохо, где его хорошо знали, и превосходно отужинали омлетом, камбалой, цыпленком и ромовой бабой, к которой Пуаро питал особую слабость.
Когда мы приступили к кофе, Пуаро дружески улыбнулся мне.
– Дорогой Гастингс, – сказал он. – Я завишу от вас гораздо больше, чем вы полагаете.
Признаюсь, его неожиданные слова смутили и обрадовали меня. Он никогда не говорил мне ничего подобного прежде. Иногда, в глубине души, я чувствовал себя уязвленным, потому что он делал все, чтобы поставить под сомнение мои умственные способности.
И хотя я был далек от мысли, что его собственные способности начали потихоньку угасать, мне вдруг пришло в голову, что моя помощь действительно нужна ему больше, чем ему казалось раньше.
– Да, – мечтательно продолжал он, – вы сами не сознаете, как это получается, но вы все чаще и чаще подсказываете мне правильный путь.
Я боялся верить своим ушам.
– Ну что вы, Пуаро, – пробормотал я. – Мне очень лестно... Вероятно, я так или иначе научился чему-то от вас...
Он отрицательно покачал головой.
– Mais non, се n'est pas ca[35]. Вы ничему не научились.
– Как? – изумленно спросил я.
– Не удивляйтесь. Все правильно. Никто ни у кого не должен учиться. Каждый человек должен развивать до предела свои возможности, а не копировать кого-то другого. Я не хочу, чтобы вы стали ухудшенным Пуаро. Я хочу, чтобы вы были непревзойденным Гастингсом! Впрочем, вы и есть непревзойденный Гастингс. Вы классически, совершенно нормальны.