Я попыталась повторить имя, но сбилась, чем вызвала ее смех.
— Тогда просто Эль! — улыбнулась она, и я тоже представилась.
Пока я одевалась и причесывалась, она веселила меня характеристиками местных учителей, рассказывала о порядках и тонкостях школы, стараясь хоть немного облегчить мне вхождение в эту среду.
— А как ты сюда попала? — спросила я после краткого рассказа о себе. Эльфийка помрачнела.
— Долгая история и очень плохая. Нет, она связана не со мной, но все равно затронула и мою судьбу. Просто… так вышло, что я осталась единственной, кто имеет право на престол. У нас произошла… одна трагедия, после которой…
Ей было очень тяжело подобрать слова, а я хоть и мучилась от любопытства, не стала давить и выспрашивать.
— После этой трагедии, мама стала очень сильно обо мне беспокоиться, почти до паранойи. И решила спрятать меня от всего мира здесь, чтобы я не пострадала и… дожила до того дня, когда взойду на трон.
— Сожалею, — искренне произнесла я. Было видно, как горько Эльке от произошедшего и за случившееся ей куда более обидно, чем за то, что ее отправили в этот монастырь.
Я быстро перевела разговор на другую тему, но с тех пор мы с Элькой не разлучались, ощущая между собой понимание и сочувствие, которого не находили ни в ком другом.
Постепенно я начала привыкать к жизни в этой школе, и от этого становилось еще страшнее. И пока длилось лето, все еще не казалось таким жутким и безысходным. Мы катались на лошадях во внутреннем дворе, нас учили играть на музыкальных инструментах и петь, и, пожалуй, это были единственные занятия, от которых меня не воротило. Но когда пришла зима и холодные ветры выстудили и без того сырые коридоры, а снег замел башни и стены снаружи до второго этажа, тоска стала беспросветной.
В один их промозглых вечеров, когда мир вокруг, казалось, совсем потерял краски, мы сидели в нашей комнате и смотрели, как за окном кружатся и кружатся снежинки.
— Я здесь уже год, я не выдержу еще девять лет, — тихо произнесла Элька, закутанная в одеяло. От ее слов у меня по спине пробежал холодок.
— Ты сказала — девять лет? — дрогнувшим голосом спросила я.
— Да, полное обучение длится десять лет. Не знаю, зачтут ли тебе эти полгода за полный или нет.
Я попыталась вздохнуть, но мне на грудь словно камень положили.
— Нет, этого не будет! — услышала я свои слова будто со стороны. — Пусть даже от меня отрекутся, я лучше буду мыть тарелки в каком-нибудь кабаке, чем тихо гнить изнутри в этой тюрьме! Я сбегу, и пусть я сдохну в канаве, но тут я не останусь!
После моих слов Элька словно ожила. Она подползла ближе и села напротив меня.
— Слушай, а может быть, нам вдвоем и удастся что-нибудь придумать! Одной тут не справиться!
Мы старались предусмотреть все, разрабатывая план побега. Но и учителя тоже были не лыком шиты. Они следили за каждым шагом, они продумали все. Высоченные гладкие стены, единственные и постоянно запертые ворота. Тех из учениц, что могли покончить жизнь самоубийством, например, из-за разлуки с любимым, селили в комнаты без окон на нижних этажах. А нам они отвели покои в самой высокой башне с видом на леса и луга, но с полной невозможностью побега. Смотрительница знала, что мы никогда не выкинемся из окна. Но она не учла тот факт, что мы немного сумасшедшие, а значит — способны на все.
Еще в середине зимы мы начали ткать гобелен к весенним экзаменам. Длинное полотнище должно было украсить одну из башен по нашему глобальному замыслу. На нем мы изобразили — точнее, искренне пытались изобразить, — конницу, возвращающуюся с поля боя и дам с цветами в руках, встречающих своих героев. Смотрительница утвердила эскиз, — благо, рисовать я умела хорошо, не то что шить и ткать, — и даже разрешила нам работать по вечерам в своей комнате. И мы это делали на славу, как девушки из работных домов, мы трудились сутки напролет за небольшим станком.
Мы с Эльзой много шутили, пока занимались нашим сомнительным творением.
— Слушай, а давай наоборот все сделаем, дамы в доспехах, мужики с цветами и ведрами с водой — то-то у всех лица вытянутся! — предложила подруга, не отрываясь от разноцветных нитей. Я рассмеялась.
— Идея хорошая, только спорим, до весны еще раз десять будут проверять, что и как мы делаем.