«Кто бы сказал, — подумала Рита Грин, отряхивая клетчатую пелерину от дождевых капель, — кто бы предположил, что этот Лева будет здесь угощать рыбой какую-то девицу, которая уже плачет? И на какие деньги?»
И она, не замечая их, хотела пройти мимо, но Лева ухватил ее за руку:
— Как хорошо, что вы здесь. Ведь вы же учились. Посмотрите, это не решается.
И Рита Грин, забыв про сосиски и свесив над Шапошниковым и Вальцевым прямые мальчишеские волосы, погрузилась в задачу с одним неизвестным. В окна ломился дождь. В углу прошуршала газета и смолкла.
— Нет, — сказала Рита, — это нельзя решить. И вообще, все это вздор. Таких рыб не бывает. Помните, Лева, в Одессе? Там были бычки и эта, как ее… у которой только профиль и никакого фаса?
— Камбала, — вздохнул Лева. — В сухарях.
— Вот эти самые. Так разве они весили два килограмма хвост? Немыслимое дело! Ведь нет даже на свете такой сковороды. Этого не бывает.
— А семга? — неуверенно спросил Лева. — Она бывает громадная.
Рита Грин на мгновение стала в тупик, но оправилась быстро:
— Семга млекопитающееся, так же как и кит. Поэтому ее считать нельзя. Вы не плачьте, — обратилась она к Оле Сушковой, — не надо плакать. Вы скажите в школе, что все это ошибка. Ужасная ошибка. Беру ответственность на себя.
— Я застрелюсь, — вдруг бурно зарыдала Ольга. — Пойду и умру! Каждый день арифметика! Каждый день!
Рита Грин побледнела и сказала:
— Я понимаю ее, Лева. Честное слово, она права. Возьмите хотя бы частушки. Не пишут их.
Лева закрыл глаза.
— Все это еще туда-сюда. Но если вы в чужом городе и деньги кончаются? А из дома пишут, что у отца ишиас? Так что тогда? Я даже снова подумываю о кожевенном производстве. Вот только когда играю, так ни о чем…
— Сыграйте, — сказала Рита Грин, — все равно решить нельзя. Сыграйте ноктюрн. Вот и Оля послушает.
— Вздор! — раздался голос из угла. — А задача? Вес рыбы?
Все трое обернулись. Газета была опущена. Оказалось, она скрывала гладковолосую голову и серые насмешливые глаза.
— Вы кто? — спросила Рита Грин, свирепея. — Как вы смеете? Какой-то никому не известный…
— Вот именно. Дайте посмотреть задачу.
— Она не решается.
— Не может быть. Таких нет!
Он встал и, отчётливо ступая, подошёл к столику.
— Незачем вам, — сказал он, — среди белого рабочего утра слушать Шопена. Это что же получается — вроде рюмки водки: выпил и все забыл. А задача — черт с ней! Так, что ли?
— Как вас зовут? — спросила Рита Грин.
— Ну что, в самом деле, как зовут! Разве в этом дело?
— Гражданин Икс, — с иронией выговорила Рита Грин.
— Хоть бы и так. Дайте-ка задачник. Рассуждайте, — обратился гражданин Икс к Оле Сушковой.
— Я уже рассуждала.
— Да, я слышал. Семга — млекопитающееся. Ну, начинайте!
И Оля начала:
— Предположим и т. д.
И, оттого что серые глаза глядели на нее в упор и движением зрачка указывали ей ошибки, она тянула и тянула нить рассуждения, покуда на конце не повисла готовая рыба с хвостом, головой и туловищем, весом в шестнадцать килограммов (по ответу), прекрасное пропорциональное морское создание.
— Я все поняла, — с уважением к самой себе сказала Оля Сушкова. — Честное слово.
— Вышло! Удивительно, — протянула Рита Грин. — Дайте-ка посмотреть, как это?
Но гражданин Икс захлопнул книгу.
— Некогда! Вам пора идти, — обратился он к Оле Сушковой. — Вы еще поспеете.
И та, ухватив ранец, исчезла.
Гражданин Икс уложил в карман газету и придвинулся к столу.
— У меня найдется для вас отрезок времени, — сказал он. — Расскажите, как вы живете?
— Отвратительно, — ответил Лева. — Если бы не музыка, я не знаю, что я делал бы. Вот, например, Шопен. С ним я забываю обо всем.
— Ага. Так, так, — сказал неизвестный. — Ну а вы? — обратился он к Рите. — Что вам нужно, чтобы забыть обо всем?
— Мне, — ответила Рита, — мне нужна пронзительность. Вы не понимаете? Пронзительность — это когда сердце падает… лучше всего на рассвете, если не поспишь ночь. Тогда все голубеет и кружится. Тут же и вино. Белое. Снег выпал за ночь. И в зеркале отражается месяц опрокинутой лодочкой. Грусть такая крылатая. Жизнь такая проклятая, короткая, дорогая…
— Ага. Так, так, — сказал неизвестный. — Очень хорошо понимаю. Вы не спите ночь, а потом, опрокинутым рассветом, вы решаете, что пускай вас несет этот поток, как дохлую рыбу.