Отношения в ходе «культурной революции» между руководителями партии рисовались следующим образом: Линь Бяо и «четверка» «фальшивым образом поднимали знамя Мао Цзэдуна. В действительности они поднимали знамя культа и суеверия. Они пытались представить Мао Цзэдуна как изолированное божество, в то время как он был лишь самым выдающимся из ряда опытных и авторитетных вождей». [30]
Осуждению подвергалась вся линия Линь Бяо на то, чтобы закрепиться на вершине пирамиды власти в опоре на культ личности Мао Цзэдуна, эксплуатируя имя последнего. Например, было предано гласности намерение Линь Бяо утверждать себя в сознании руководителей партии и членов партии в качестве такого же «помощника» Мао Цзэдуна, какими («помощниками») были в свое время у Маркса — Энгельс, а у Ленина — Сталин. [31] Во внутрипартийной пропаганде в КПК во время «культурной революции», да и в последующем применялись и продолжают применяться такие упрощенные до примитива обоснования выдвижения того или иного политического деятеля.
Критика Линь Бяо использовалась различными силами в руководстве в то время для того, чтобы защищать позиции, которые зачастую бывали полярно противоположными.
Например, известностью пользовалось положение о том, что в ходе «культурной революции» существовал, а затем был разгромлен «штаб» Линь Бяо. Разгром этого «штаба» трактовался в выступлениях официальной печати как часть борьбы за «недопущение ревизионистского перерождения» КНР. Таким образом, с одной стороны, Линь Бяо осуждали за политику, которая номинально являлась его собственным знаменем, когда он рвался к власти в ходе «культурной революции». Весь взлет к вершинам власти в партии Линь Бяо совершил под флагом ближайшего сподвижника Мао Цзэдуна в борьбе против «ревизионизма». Такое обвинение было особенно оскорбительно для тех, кто хранил память о Линь Бяо.
Однако не это было главным. Дело в том, что, выдвигая такие обвинения, критики Линь Бяо старались сохранить тезис о том, что «культурная революция» была направлена против «ревизионизма», что накануне «культурной революции» в КНР существовала угроза «ревизионизма», «буржуазного перерождения», «движения по пути СССР, вслед за СССР», что существовала «линия» Лю Шаоци и других, которые стремились превратить КНР в «ревизионистское государство». Так защищали свои позиции сторонники «культурной революции».
Далее, выдвиженцы настойчиво внушали населению страны и членам партии мысль о том, что Линь Бяо был «врагом народа», «губителем» марксизма-ленинизма и «идей Мао Цзэдуна». [32] Такая постановка вопроса позволяла сохранять в неприкосновенности знамя Мао Цзэдуна, авторитет самих выдвиженцев. Ведь таким образом все, кто пережил «культурную революцию», оказывались в одном лагере, им вместе предлагалось осуждать Линь Бяо. Вполне вероятно, что выдвиженцы пытались таким поворотом создавать некую новую основу для сплочения или компромисса с возвращенцами.
Однако возвращенцы вели решительную борьбу против выдвиженцев, выдвигая тезис о том, что «сторонники Линь Бяо» все еще находятся среди руководителей партии и государства и «проявляют себя». [33]
Возвращенцы настаивали на том, что именно Линь Бяо «отрицал 17 лет (существования КНР) до культурной революции». [34] Это был важный тезис. Сторонники и выдвиженцы «культурной революции» хотели бы протащить мысль о том, что на протяжении 17 лет до «культурной революции» политика во многом была неправильной; отсюда могли следовать выводы, оправдывающие в главном выдвиженцев, занятие ими руководящих постов.
Однако возвращенцы ставили вопрос ребром. Они заставляли своих противников соглашаться с одобрением деятельности в течение 17 лет до «культурной революции» тех, кто боролся против Линь Бяо и кого приходилось реабилитировать после смерти Мао Цзэдуна. Возвращенцы боролись за то, чтобы реабилитация и пересмотр дел приобретали не характер признания и положительного и отрицательного в деятельности реабилитируемых, а характер полного оправдания деятельности тех, кому возвращали доброе имя. Схватка вокруг этого тезиса была очень острой именно потому, что вопрос об отношении к «культурной революции» был главным с точки зрения перспектив борьбы между различными силами в руководстве.
Существенным представляется то, что возвращенцы утверждали, что до 1978 г. критика Линь Бяо ограничивалась лишь осуждением попытки Линь Бяо осуществить военный заговор или переворот; при этом не критиковались ни деятельность Линь Бяо, ни его «установки» в их совокупности. [35] Выдвигая это положение, возвращенцы подчеркивали, что при жизни Мао Цзэдуна и даже после его смерти в руководстве страны были силы, которые старались создать впечатление, будто бы Линь Бяо виноват лишь в увлечении заговорщической деятельностью. В противовес этому возвращенцы ставили вопрос таким образом, что деятельность и программные установки всех руководителей, осуществлявших «культурную революцию», подвергались сомнению, требовали критического разбора. Здесь снова просвечивала борьба вокруг принципиального вопроса об отношении к «культурной революции». Важно, что только после 2-го пленума ЦК КПК 11-го созыва расстановка сил в руководстве позволила ставить вопрос таким образом.