-- Где бы человек ни потерялся, в горах или тайге, одинаково плохо, -заметил я.
-- Но хуже на Джугджуре, -- перебил меня председатель, -- недоброй славой пользуется он у наших эвенков, неохотно посещают они эти горы и, видимо, не без основания. Впрочем, пусть это вас не смущает. Страшного ничего нет, поедете, сами увидите. Мы выделили надежных проводников, хороших оленей. Надо торопиться. Кто знает, какое несчастье постигло людей...
-- Вы уж договаривайте до конца. Почему о Джугджуре сложилась плохая слава?
-- Джугджур -- это район неукротимых ветров.
-- Кажется, все тут у вас подвластно неукротимым силам стихии?
-- Да, ветру, -- уточнил председатель. -- Здесь длительная пурга -обычное явление. Суровый облик побережья создан главным образом им, ветром. То он приносит сюда слишком много влаги, тумана, то продолжительный холод.
-- А море со своими штормами, бурями, подводными скалами разве меньше причиняет неприятностей?
Председатель громко рассмеялся и, заметив мое смущение, предложил папироску. Мы закурили.
-- Извините, но я должен разочаровать вас. Нелестное мнение о нашем море сложилось еще во времена первых мореплавателей. Для парусных судов, на которых они предпринимали свои рискованные путешествия, море действительно было опасным. Оно приносило им много бедствий. Но ведь это было давно. Теперь на смену неуклюжим парусникам пришли суда с мощными двигателями, и хотя море по-прежнему шалит, моряки давно уже перестали его страшиться. Человек ведь ко всему быстро привыкает, сживается. Да и не в этом дело. Главное -- что дает море человеку? Ради чего он пришел сюда? Море -- наше богатство, его сокровища неизмеримы. Вы только подумайте, сколько тут работы для ученого, натуралиста, просто для человека, любящего природу! Мы еще мало изучили морские пастбища рыб, жизнь нерпы, птиц, вообще мало знаем морскую флору и фауну. Пользуемся пока что только скупыми подачками моря. А оно ждет смелых разведчиков. И не из глубины материка нам, северянам, нужно ожидать изобилия. Надо добывать его из недр нашего моря и посылать туда, на материк...
Мы расстались в полночь.
Я возвращался берегом, огибая бухту. Было тихо, пустынно, и только струйка дыма возле нашей палатки, словно живой ручеек, устремлялась в глубину потемневшего неба.
Море дышало предутренней прохладой. Румянился восток, и береговые скалы медленно выползали из темноты уже поредевшей ночи. В палатке на раскаленной печке выстреливал паром кипящий чайник. Пахло распаренным мясом.
-- Люди есть? -- послышался внезапно громкий голос, и в палатку заглянуло скуластое лицо. -- Мы проводники, приехали за вами. Куда кочевать будем? -- спросил молодой эвенк, просовываясь внутрь. Следом за ним влез и второй проводник.
-- Садитесь. Сейчас завтрак будет готов, за чаем и поговорим, -ответил Василий Николаевич -- Звать-то вас как?
-- Меня Николай, а его Афанасий. Мы из колхоза "Рассвет".
Афанасий утвердительно кивнул и стал стягивать с себя старенькую дошку. Затем сбил рукавицами снег с унтов и, подойдя к печке, протянул к ней ладони со скрюченными пальцами. Ему было за пятьдесят. Николай продолжал стоять у входа. Лихо сбив на затылок пыжиковую ушанку, он с любопытством осматривал внутренность палатки.
-- Какое место кочевать будем? -- снова спросил он.
-- Пойдем через Джугджурский перевал, а там видно будет, -- ответил я.
-- Хо... Джугджур?! -- вдруг воскликнул Афанасий. Слово прозвучало в его устах как нечто грозное. -- Гнать это время оленей через перевал?
И Афанасий, повернувшись к Николаю, перебросился с ним несколькими фразами на родном языке. Наш маршрут явно встревожил проводников.
-- Что вас пугает? -- спросил я.
-- Ничего, переедем, только обязательно торопиться надо, пока небо не замутило, -- ответил уже спокойно Афанасий.
Позавтракав, мы свернули лагерь.
По заснеженной дороге дружно бежали оленьи упряжки. На передней сидел Афанасий. Он нет-нет, да и подстегнет поводным ремнем праворучного быка. Упряжка рванется вперед и взбудоражит обоз, но через минуту олени сбавляют ход и снова бегут спокойно, размашистой рысью.
Скоро дорога потянулась в гору. Я шел впереди обоза и чем выше поднимался, тем шире разворачивалась передо мною береговая панорама. Прибрежные склоны гор подвержены влиянию ветров и одеты бедно. Деревья -горбатые и полузасохшие кусты -- лежат, прижавшись к земле, а мох растет только под защитой камней.
К часу дня мы добрались до последнего перевала Прибрежного хребта. Впереди видно Алдоминское ущелье, а дальше показался Джугджур. Высоко в небо поднимаются его скалистые вершины. Широкой полосой тянутся на север его многочисленные отроги. Именно там, в глуши скал и нагромождений, может быть, борется за жизнь горсточка дорогих нам людей.
Дальше путь идет по реке Алдоме, берущей свое начало в центральной части Джугджурского хребта. Тут совсем другая растительность. Прибрежные горы прикрывают долины от холодных и губительных морских ветров, и это создало деревьям нормальные условия для роста. Мы видели здесь настоящую высокоствольную тайгу. Огромные лиственницы, достигающие тридцатипятиметровой высоты, толстенные ели, березы, тополя украшают долину. Они жмутся к реке и растут только на пологих склонах, защищенных от ветра. Сам же Джугджурский хребет голый. На нем ни кустика, ни деревца. На сотни километров лишь безжизненные курумы (*Курумы -- каменная россыпь). Трудно себе представить более печальный пейзаж. Ни суровое побережье Ледовитого океана, ни тундра, ни море не оставляли во мне такого впечатления безнадежности и уныния, как Джугджурский хребет. Хотелось скорее пройти, не видеть его. "Не поэтому ли у эвенков и живет недобрая молва про Джугджур?" -- размышлял я, вспоминая разговор в райисполкоме.
Дорога, по которой мы ехали, местами терялась в кривунах реки, но Афанасий с удивительной точностью помнил все свороты. Мы ехали наверняка.
Над нами все выше поднимались туполобые горные вершины, отбеленные убежавшим к горизонту солнцем. Долина постепенно сужалась и у высоких гор раздвоилась глубокими ущельями. Караван свернул влево. День кончился. Все чаще доносился окрик Афанасия, подбадривающего уставших оленей.
Уже стемнело, когда упряжки с ходу выскочили на высокий борт реки. Здесь, на поляне, предполагалась ночевка. До перевала оставалось недалеко, а до Алгычанского пика день езды. Мы сразу принялись за устройство лагеря.
На поляне всюду виднелись следы давнишних таборов и множество пней от срубленных деревьев.
Проводники наготовили бересты, сушника, дров, все сложили рядом с палаткой, как нужно для костра, но не подожгли.
-- Для чего это вам? -- спросил я Афанасия.
-- Хо... Джугджур -- дорога лешего, худой. Может, завтра назад придем, костер зажигать сразу будем. Эвенки постоянно так делают.
-- Что ты, что ты! Назад не вернемся -- пешком, но уйдем дальше, -вмешался в разговор Василий Николаевич.
Афанасий бросил на него спокойный взгляд.
-- Люди глаза большой, а что завтра будет -- не видят, -- отвечал он эвенкийской поговоркой.
За скалой давно погасла заря. Темно-синим пологом растянулось над лагерем звездное небо. Уже давно ночь. Мы не спим. Олени бесшумно бродят по склону горы, откапывая из-под снега ягель.
-- Завтра надо непременно добраться до палатки, -- проговорил Василий Николаевич, выбрасывая ложкой из котла пену мясного навара.
-- Славно было бы застать их у себя, только не верится, чтобы Трофим заблудился. Это ведь горы, тут поднимись "а любую вершину -- и все как на ладони. Видно, другое с ними случилось.