Дорогая мисс Вестуэй!
Пишу Вам по поручению моей клиентки, Вашей бабушки, миссис Эстер Мэри Вестуэй, проживавшей в имении Трепассен, что в Сент-Пиране.
Миссис Вестуэй скончалась 22 ноября у себя дома. Полагаю, эта новость явится для Вас ударом; пожалуйста, примите мои искренние соболезнования.
Мой долг адвоката и душеприказчика миссис Вестуэй – снестись с ее наследниками по завещанию. Вследствие значительности состояния необходимо будет официально подать ходатайство об утверждении завещания и оценить завещанное состояние с целью определения пошлин на наследство. Получить свою долю наследники смогут не раньше, чем это будет сделано. Однако если Вы уже сейчас сможете предоставить мне копии двух документов, устанавливающих Вашу личность и адрес (список необходимых документов, удостоверяющих личность, прилагается), я получу возможность приступить к проверке документов.
В соответствии с пожеланием Вашей покойной бабушки мне также поручено информировать наследников о ее погребении. Оно состоится 1 декабря в церкви Св. Пирана в Сент-Пиране в 16.00. Поскольку возможности размещения в городе весьма ограниченны, члены семьи приглашены в имение Трепассен, где состоятся поминки.
Если Вы намерены воспользоваться этим предложением, пожалуйста, напишите экономке Вашей покойной бабушки миссис Аде Уоррен, она позаботится о комнате для Вас.
Еще раз прошу Вас принять мои соболезнования и уверения в моем внимательнейшем отношении к делу.
Преданный Вам,
Картошка упала на колени, но Хэл не двинулась. Просто сидела, снова и снова перечитывая письмо, снова и снова возвращаясь к списку необходимых документов, удостоверяющих личность, как будто он мог что-то объяснить.
Значительность состояния… наследники по завещанию… В животе у Хэл заурчало, она подобрала картошину и съела ее, почти не заметив этого, пытаясь найти какой-то смысл в словах, что были написаны на лежавшем перед ней листе бумаги.
Поскольку смысла в них не было. Ни малейшего. Дедушка и бабушка Хэл умерли более двадцати лет назад.
Глава 2
Она не знала, как долго просидела над письмом, переводя взгляд со сложенного листа белой бумаги на страницу поисковика в телефоне. Но когда подняла голову, часы, вмонтированные в микроволновку, показывали без пяти двенадцать, и она потянулась, с резким беспокойством осознав, что газ был включен все это время. Хэл встала и выключила обогреватель, прислушиваясь к щелчкам внутри остывающего прибора, и мысленно прибавила еще пятьдесят пенсов к уже лежавшему рядом счету за газ. И тут взгляд ее упал на фотографию на каминной полке.
Фотография стояла там лет десять по меньшей мере, но теперь, взяв в руки, она посмотрела на нее словно другими глазами. На снимке были изображены девочка лет девяти-десяти и женщина на брайтонском пляже. Держась за руки, они смеялись, подняв головы навстречу порывистому ветру, одинаково забавно взметнувшему их длинные темные волосы. Фотография дышала такой свободой, такой близостью двух людей, что сердце у Хэл стиснуло от боли, к которой она почти привыкла за последние три года.
Девочка – это сама Хэл. И все-таки другая Хэл, не девочка с фотографии стояла сейчас перед камином с коротко, под мальчика, подстриженными волосами, пирсингом в ушах и татуировкой на спине, чуть выглядывающей из-под выреза поношенной футболки.
Девочке на фотографии не нужно было делать пометки для памяти на коже – все, что она хотела помнить, находилось совсем рядом. Та девочка не носила черное – у нее не имелось причин для траура. Возвращаясь домой, она не опускала голову, не поднимала воротник, поскольку ей не от кого было прятаться. Ее окружало тепло, сытость, а прежде всего – любовь.
Еда совсем остыла, Хэл завернула ее в бумагу и затолкала в мусорное ведро, что стояло в углу комнаты. Во рту пересохло от соли, горло болело, и вдруг показалась уютной мысль о кружке горячего чая перед сном. Она сделает чай, оставшимся кипятком наполнит грелку, тогда простыни будут не такими холодными, и это поможет заснуть.
Чайник зашумел, и Хэл пошарила в шкафчике, висевшем над раковиной, в поисках коробки с чайными пакетиками. Но рука наткнулась на другое – словно она действительно искала другое. Не на легкую картонную коробку, а на стеклянную бутылку, наполовину пустую. Хэл не нужно было снимать ее, чтобы понять, что это такое, но тем не менее она достала бутылку и прикинула вес на руке – за стеклом заплескалась маслянистая жидкость. Водка. Она теперь редко пила, ей не нравилась женщина, которой она стала, – со стаканом в руке; но потом ее взгляд упал на письма, что лежали на кофейном столике, и она быстрым движением открутила крышку и щедро плеснула водки в чашку, предназначавшуюся для чая.