Значит, он совершил маленькую глупость, подумал я. Может, он не заметил, что тот тип был негодяй?
— Он слишком добрый и доверчивый, — сказала мама и вздохнула.
Это объяснение избавляло от бремени, тяготившего ее много лет.
— Расскажи, — сказал я спокойно. — Я хочу знать все.
Она благодарно взглянула на меня. Наконец-то у нее появилась возможность поведать о маленькой глупости, которую совершил мой отец, поскольку он был слишком добрым и доверчивым.
— Я ничего в этом не понимаю, — сказала она. — Была какая-то история с векселями. И был роскошный отель, а этот директор был негодяй. То, что сделал он, было скверно, а то, что сделал отец, было глупо. Глупостью с его стороны было называть негодяя своим другом. И делать вещи, которые делать нельзя, а если они срываются, то их тем более нельзя делать. Дело сорвалось, и он сел в лужу. Спроси у него сам, если хочешь знать точно, а я в этом ничего не понимаю.
Она замолчала.
— И чем дело кончилось? — поинтересовался я. И в тот же момент пожалел, что задал свой вопрос. Понял его бестактность. Вот и ты совершил свою маленькую глупость, подумал я. И одновременно испугался той правды, которую мне предстояло услышать.
— Это стоило нам всех наших сбережений, — сказала она. — Это была единственная возможность уладить это дело.
Я почувствовал облегчение и сказал:
— Слава Богу, обошлось без суда.
Она вздрогнула.
— Разумеется, — ответила она, испуганно озираясь вокруг. — Ведь твой отец — не преступник.
Тут меня осенила одна идея.
— Теперь я понимаю, — продолжал я, — почему он не выпорол меня из-за той истории с почтовыми марками.
Я вдруг припомнил эту историю, которая произошла после приключения с Бютси и Хютси.
— Что за история? — спросила мама. Она все еще была погружена в воспоминания о случившемся и растерянно спросила: «Что за история?»
— С почтовыми марками, — повторил я.
Я был рад переменить тему. Только потом я сообразил, что в истории изменилась не столько тема, сколько главные действующие лица.
— Верно, — припомнила она. — Эта история с почтовыми марками произошла тогда же, правда?
— Да.
— И он тебя не выпорол? — повторила она, словно считала это самым важным во всей истории.
— Нет, — подтвердил я. — Тогда он меня не выпорол.
— А что он с тобой сделал?
— Точно не помню, но, во всяком случае, он меня не побил.
— А он часто тебя бил?
— Да, я думаю, он часто меня бил.
— А тогда не побил? — сказала она. Похоже, ей было приятно лишний раз подтвердить, что тогда он меня не побил.
— Тогда он меня пальцем не тронул, — повторил я.
— Но ты все время об этом думал, не мог забыть, — сказала она. — Кажется, ты очень злишься на него, потому что сейчас только и говоришь о побоях, которые тебе достались. Может быть, ему было просто лень тебя наказывать.
— Наверное, тогда я этого не понял, но потом это произвело на меня большое впечатление. Собственно говоря, я ожидал порки, и, если бы он меня выпорол, мне стало бы намного легче.
— Ему, наверное, тоже, — сказала она. — Я припоминаю. Он совершенно растерялся, когда узнал об этом. Пришел ко мне сразу, как только у него побывал отец Фабиана. Сам бледный, губы дрожат, не говорит, а стонет: «Произошло нечто ужасное, наш мальчик…»
— А ты что сказала? — спросил я.
Только теперь до меня дошло, что она никогда прежде не говорила со мной об этом. И я никогда не испытывал потребности поговорить об этом с ней. Наверное, подумал я, это благодаря ей отец тогда меня не тронул.
— Я не увидела в этом ничего ужасного, для меня это была игра. Ведь такие вещи делают многие дети.
Я был благодарен ей за понимание и хотел ей это показать. Но меня удержало какое-то странное смущение, почти чувство вины, как будто я только что снова поддался похожей игре. Я искал в своих воспоминаниях какой-то поступок, в котором мог бы признаться.
— Но он не мог успокоиться, — продолжала она. — Две ночи не спал. Лежал рядом со мной, и я слышала, как он ворочается в кровати. Потом включал свет, будил меня и спрашивал: «Ведь наш мальчик не станет… Как ты думаешь?»
Она замолчала.
— Не понимаю, — сказал я.
— Он боялся, что ты и он…
— Ах так, конечно, — сказал я. — Теперь я понял, почему он испугался. Собственно говоря, я мог бы сразу понять почему.