— Теперь твоя очередь выбирать из моих, — сказал он.
— Ты берешь все три? — спросил я.
— А у тебя есть дубли всех трех?
— Да, — ответил я.
— Я беру только две, — объявил он, внезапно откладывая последнюю марку обратно, в общую кучку.
— Значит, две, — повторил я и перевел дух. — Теперь моя очередь.
— Я точно не знаю, есть ли у Артура Маврикий, — сказал он.
— Ты же сказал, что есть!
— Но я не знаю наверняка. Он мне про это рассказал. Может, соврал.
— А зачем ему врать?
— Может, ему нравится рассказывать красивые истории.
— Пусть нравится, но мы-то не обязаны ему верить.
— Ох, — только и сказал Фабиан.
Тем временем я нашел у него две марки с Азорских островов, две большие продолговатые почтовые марки. Они вовсе не были так уж красивы, но мне очень понравилось название «Азоры». Я представил себе, как там красиво, на этих островах, и решил, что когда-нибудь отправлюсь туда, чтобы убедиться в этом на месте. Кроме того, я точно знал, что они настоящие.
— Хочешь их взять? — спросил Фабиан.
— Они мне нравятся, но они не такие ценные, как те, что ты взял у меня, — сказал я.
Он колебался, глядя прямо перед собой.
— Можешь выбрать еще одну, — сказал он.
— Спасибо, — растроганно ответил я. — С твоей стороны это очень мило, Фабиан.
Я радовался, что он так высоко оценил мои марки. Ведь я натерпелся из-за них такого страха. Потом я убежал домой.
Примерно неделю спустя отец Фабиана явился в ателье моего отца. Это был высокий, стройный мужчина с густыми черными волосами и с пенсне на носу круглой, как луна, физиономии. При ходьбе он скрещивал руки за спиной, так что держался прямо, будто аршин проглотил, и вышагивал гордо, как на плацу. Он часто совершал продолжительные прогулки по городу, ни на кого не глядя, ни с кем не здороваясь. Потому что был глуховат и не слышал обращенных к нему приветствий.
— Я принес вам почтовые марки, — сказал он пронзительным, сдавленным голосом глухого.
И положил на стол две марки.
— Вот как? — изумленно ответил мой отец.
— Вы тоже коллекционируете? — спросил он инквизиторским тоном.
— Нет, — ответил мой отец.
— Эти марки фальшивые, — сказал он. — Это ясно и ребенку. Я хочу получить обратно те три, которые ваш сын выменял у Фабиана. Скажите ему.
Мой отец ничего не понимал в марках, но он тоже увидел подделку.
— Ваш сын — тот еще фрукт, — сказал отец Фабиана.
— Детские шалости, — ошеломленно пробормотал мой отец.
Гость этого не услышал.
— Всего хорошего, — сказал он и гордо удалился.
Сразу после него пришла его жена, мать Фабиана. Она была маленькая и изящная, темноволосая и всегда дружески озабоченная, как будто глухим был весь свет.
— Я тоже нахожу, что это дурно, — сказала она. — Но боюсь, мой муж немного переборщил. В конце концов, это дети. Понимаете, мой муж — заядлый коллекционер, и потому это его особенно задело. Скажите мальчику, пусть вернет марки.
— Да, мне тоже неприятно, — сказал мой отец. — Спасибо вам.
После обеда, когда я пришел из школы, отец появился в моей комнате.
— Ты менялся марками с Фабианом? — сказал он.
— Да.
— И у тебя есть детская типография, — продолжал он.
— Да, отец.
Я смотрел в пол, и только теперь, не смея больше взглянуть на него, я видел как бы его отражение на полу. Мясистые щеки бессильно и вяло повисли на лице, как у беззубого старика. Они были бледными и серыми, не плоть, а какая-то масса, какое-то тесто, из которого ушли жизнь и сила; глаза блуждали, в них больше не было твердой точки, откуда они смотрели. Их взгляд больше не устремлялся на меня из этой мертвой, вязкой плоти, он был направлен внутрь. Казалось, он смотрел не на меня, говорил не со мной, а как бы издалека, с кем-то далеким, и на него же смотрел. Отец тяжело дышал. Тонкая, серая, пузырчатая пленка пота прикрывала кожу, как папиросная бумага. В руке он сжимал связку ключей. Так сжимают резиновый мячик, из которого хотят выдавить воздух. Я очень боялся, что он меня побьет.
— Ты отнесешь Фабиану марки, — произнес он медленно хриплым голосом, почти дружески, как будто приглашал меня сделать это.
— Да, отец.
— Ты меня понял?
— Да.
«Ты меня понял?» — после этих слов всегда начиналась порка. Я ждал, что она последует и на этот раз, хотя он и говорил со мной таким хрипло-дружеским голосом. Я ждал. Больше того, я хотел, чтобы он меня выпорол. Когда я поднял глаза, он все еще стоял в прежней позе, наклонившись в мою сторону, и тяжело дышал. Я слышал, как он короткими толчками выдавливает изо рта дыхание. И потом он ушел, держа в правой руке связку ключей и сжимая ее, как мячик.