Началось с того, что дети моего возраста или постарше, которым я никогда не делал ничего плохого, начали преследовать и мучить меня. Вскоре я оказался в одиночестве. Я быстро понял, что речь уже не шла о прежних детских ссорах и шалостях. В основе их поведения лежала какая-то определенная мысль, они действовали намеренно и расчетливо. Они исключали меня из своих игр.
Я заплакал и пошел жаловаться на них маме.
— Они со мной больше не водятся, — сказал я и сжал кулаки, изо всех сил стараясь, чтобы она не заметила моих слез.
Но я все равно плакал.
Она отнеслась к этому довольно спокойно.
— Вернись к ним, и они опять примут тебя в игру.
— Нет, — сказал я.
— Да иди же, — сказала она ласково, — и попытайся еще раз, может быть, ты их обидел.
— Я им ничего не сделал, — сказал я гневно, — а они меня не примут, точно не примут, они меня не принимают.
— Все наладится, — сказала она мягко, но по ее голосу было заметно, что и она больше в это не верит.
Ничего не помогало. Как ни сжимал я кулаки, слезы покатились по моему лицу, а я даже не почувствовал этого. Я стоял перед ней и ревел, мне было стыдно, плакали только мои глаза, а мой голос и мое тело оставались неколебимы. Во мне зрели твердость и решимость, они были сильнее, чем чувство боли и отверженности.
— Что, правда? — спросила она еще раз, и я увидел, что лицо ее стало серьезным и грустным.
— Правда. Уже несколько недель, — сказал я. — Просто я не рассказывал.
— Почему?
— Не знаю.
Но я все-таки знал, хорошо знал, что это ее заденет, что ей будет больно, что это как-то связано с разговорами, поначалу тихими, а потом все более громкими. Я был свидетелем этих разговоров. Я знал, что родители станут обсуждать это, и все, все станет для нас непредвидимым, серьезным.
— А Фабиан при этом был? — спросила она.
Она искала выход, чтобы найти причину и следствие, чтобы разумно объяснить это дело и таким образом покончить с ним. Убрать его из жизни.
Я ответил отрицательно.
— Он единственный, кто хочет со мной водиться.
— Значит, не в нем дело.
— Нет, не в нем.
Больше она ничего не сказала. И не спросила, что еще говорили дети, шептались ли они у меня за спиной. Казалось, она все поняла, все. Потом она взяла меня за руку и повела к детям. Мы молча пересекли рыночную площадь и направились к старым воротам, где они играли. Увидев нас, они прервали игру.
— Вот что, — сказала мама и попыталась смягчить улыбкой свое строго-серьезное лицо. — Он такой же ребенок, как и вы. Вы все дети. Играйте вместе.
Большинство выслушали ее с опасливым интересом.
Краткие спокойные слова мамы застали их врасплох, вроде бы они ожидали совсем другого, угрозы или строгого назидания.
Некоторые перешли на мою сторону и дружелюбно закивали. Только два старших парня злобно гримасничали, перешептывались и не сдвинулись с места. На них мамины слова не произвели ни малейшего впечатления.
Унижения не забываются. Вмешательство моей матери, хотя и имело временный успех, не смогло скрыть слабости моего положения. Напротив, оно ее только усилило. Другие этого не забудут. Да и я не забывал. Первоначальная радость от игры была приглушена страхом возможного исключения.
Некоторое время так оно и шло. Позже они изобрели кое-что новое. Просто при выборе предпочтение отдавалось намного худшим игрокам, так что я оставался последним, смущенным и пристыженным между уже набранными командами.
— Ну ладно, можешь сыграть разок, — великодушно говорил наконец капитан одной команды, а все окружавшие его игроки в это время потешались над моим смущением. Их издевательские ухмылки заставляли меня опускать глаза, и я, с трудом удерживая слезы, плелся на место, которое мне указывали.
— Ты играешь правого защитника, — говорит капитан.
— Хорошо, — говорю я и становлюсь справа.
— Ты что здесь делаешь? — Парень, стоящий в воротах, удивлен, откуда я тут взялся.
— Я правый защитник, — говорю я.
— Что? — спрашивает он. — Убирайся к черту, мотай отсюда.
Он складывает ладони рупором у рта и орет:
— Ты кого мне прислал? Не нужен мне этот хиляк.
— Почему? — кричит в ответ другой капитан.
— Защитник должен стоять, как стена, — отзывается первый. — Как скала весом с тонну. Его раздавят, как блоху, если он едва держится на ногах.