— Почему? — вдруг вырвалось у Брата, который все время был погружен в мрачное молчание. — Почему?
— Вы когда-нибудь убивали человека? — вмешался я, внешне совершенно спокойно, как будто мне было просто интересно узнать, успел ли он за свою короткую жизнь заиметь на своей совести убийство.
— Вздор, — сказал Угрюмый. — Кроме того, я считаю, ты слишком много философствуешь.
— Я только хотел сказать, что творилось во мне и в других, когда мы разоряли могилы. Но зато убийство живого человека мне стало более понятным и не таким отталкивающим.
— Брось, — возразил Угрюмый. — Ты слишком усложняешь дело. Так оно и бывает, когда новичков ставят перед проблемами, до которых они не доросли. Вот почему я считаю акцию проваленной. Ваш главный не говорил с вами об этом?
— Нет, — сказал Младший. — Он сильно поранил себе глаз.
— Как это?
— Налетел в темноте на торчащий сук, но это еще не все несчастья.
— Были и другие?
— Да.
— Рассказывай по порядку, — приказал Угрюмый. — Вы пришли, чтобы растоптать могильные холмы и свалить камни, и все. Остальное забудь, как будто больше ничего не было.
— Верно, — сказал Младший. — Пришли для этого. Но мы делали и совсем другие вещи.
— Какие?
— Мы убивали мертвых. Наверное, они заметили наш приход, встали из своих могил и боролись с нами. В конце концов мы их поубивали.
— Фантазируешь, — громко сказал Угрюмый и обратился к Атлету: — Скажи ему, чтобы прекратил.
— Зачем? — возразил тот. — Если у него и у прочих было такое чувство, что мертвые вышли из могил и их пришлось убить, значит, он это пережил и имеет право рассказать.
— Бред, — сказал Угрюмый.
— Вполне могу себе представить, — сказал Атлет, — что так оно и произошло. Конечно, ночное кладбище — не самое приятное место, чтобы проводить там вечера и ночи, там могут прийти в голову и более бредовые идеи.
— Ты прав, — продолжал Младший. — Мне приходили в голову совсем другие идеи. Сначала нам пришлось убить и многое другое.
— Что? — спросила девушка.
Все мы посмотрели на нее.
«Сначала ночь, потом тишину и, наконец, лес. Сперва нам нужно было убить эту троицу, сначала порознь, потом вместе. Я вам расскажу. Мы, значит, стояли у стены и перешептывались, потом кто-то выругался вполголоса. Это был… но я ведь хотел не называть имен… В общем, это был один такой крепкий парень, гимнаст, он вдруг начал ругаться.
— Заткнись, — сказал Вожак. — Не устраивай спектакль, что с тобой?
— Моя рука, — сказал парень. — Смотрите, эти собаки утыкали стену осколками стекла. Вся стена утыкана. Нам не перелезть.
— Предоставь это мне, — сказал Вожак, — сильно кровавит?
— Вся ладонь ободрана, есть у кого-нибудь бинт?
Но бинта ни у кого не было.
— Возьми носовой платок, — сказал Вожак и перевязал ему руку.
Было жутко тихо и темно, ни зги не видно, там, где росли деревья, сплошная тьма, и все пространство между стволами тоже было заполнено тьмой, как если бы взбили тесто, и в нем образовались дыры, и началось брожение. И было страшно тихо, тишина повисла над кладбищем и вышла из леса, и ночь была глубокой тишиной. Как будто вынули оттуда три тишины, связали в одну и поставили здесь стеной, эту глубокую тишину ночи, леса и кладбища. Эта стена была крепкая, тяжелая, она высилась перед нами и давила на наши плечи тяжелее, чем стена из камня. Никогда не думал, что на земле может быть так тихо.
— Интересно знать, насколько там глубоко, — сказал кто-то.
Вожак исчез в лесу, мы услышали треск сучьев, потом он вернулся с длинной палкой. Палку он опустил за стену, чтобы замерить глубину.
— Полтора метра, — сказал он.
Он проверил в другом месте.
— То же самое, — сказал он.
— Стой, не шевелись, — сказал он и вскочил на стену, оперевшись на спину пятого парня, о котором я вам еще не рассказывал. Собственно, он был больше похож на девчонку, с мягкими волосами, светлыми, как лен, с прозрачной кожей и женственными движениями. Увидев его, я не понял, почему его избрали для задания.
— Нормально? — спросил я стоявшего на стене.