— Еще раз, — сказал Вожак, подгоняя нас.
Он отвел руку от глаза, и мы увидели, что веко набухло и закрыло глазное яблоко. Мы изо всех сил навалились на дерево перед камнем, на котором были высечены золоченые буквы и цифры. Без толку.
— Давай к другим, — скомандовал Вожак.
Мы кинулись вдоль тропы к надгробьям поменьше, словно с цепи сорвались. Теперь мы увидали, что все они, как назло, все еще стоят прямо и грозят нам. Словно скелеты высовывают из своих земляных нор то руки, то ноги, то голову, будто показывали, что у них еще есть власть, с которой нужно считаться, что они еще не покинули землю, а только отступили в ее лоно, откуда могут творить свои безобразия. Мы бежали по тропинкам и проходам, а мертвецы как будто гнались за нами. Так получилось, что мы взялись за одну могилу вдвоем, Заика и я, Гимнаст бежал с Сиротой, а Вожак работал один. И тут пал первый камень, мы свалили его на могилу, и теперь казалось, что мертвый упал ничком и лежит на своей собственной могиле, голый, с голым животом. И тогда мы разобрались с самой могилой. Все-таки есть разница: топтать детскую могилу или взрослую. Молодую мертвечинку топчешь как будто нежнее, чем стариков. Со вторым камнем тоже пошло легко. Потом еще один, мы опрокинули его назад. Он лежал с таким видом, будто выполз макушкой из могилы и валялся теперь на спине, беспомощный в сентябрьской ночи. Как будто его больше не охраняли ни ночь, ни лес. Как будто мы поразили тьму в самую сердцевину, и теперь она медленно удаляется через кладбище, а деревья отступают вверх по холму, в чащу леса. Дальше попался камень, который мы не смогли опрокинуть. Оставить его стоять и глядеть на судьбу своих братьев и сестер? Пусть глядит, так ему и надо. Некоторые могилы словно ждали нас и сами собой начинали разрушаться, прежде чем мы на них набрасывались. Другие были прочнее, задубели от времени, нам было некогда с ними возиться. А еще мы нашли несколько свежих могил, без памятников. Зато они были завалены цветами. По цветам и было понятно, что они свежие. Один цветок мы воткнули в петлицу, остальные растоптали. Я все время боялся оказаться около разрытой могилы и угодить в нее. Но такого удовольствия я мертвым не доставил, смотрел в оба в кромешную тьму. За короткое время мы опрокинули солидное число памятников и растоптали много могил, кладбище стало лысым и мертвым, картина пустоты в ночи. Нам стало жарко, мертвые разогрели нашу кровь. Теперь мы могли быть довольны. Потом мы устроили небольшой перерыв, отряхнули руки и штаны.
Похожий на девку Заика сказал:
— Как думаешь, нас за это накажут?
Я не сразу его понял, я не ожидал от него такого вопроса, так как он старательно мне помогал и как-то особенно подпрыгивал вверх, чтобы с большей силой приземляться на могилы.
— Накажут? Кто и за что?
— Ну, я имею в виду, что мы за это поплатимся.
— Глупости, неужели ты в это веришь?
— Я не верю, но все время об этом думаю.
— Может, ты боишься попасть в ад? — спросил я.
— Не верю я в ад, — сказал он, — но не могу об этом не думать.
— О чем ты не можешь не думать?
— Что мы делаем что-то неправильное, — ответил он шепотом.
Он одно время не заикался, но, когда начал шептать, снова стал спотыкаться на словах. Он глубоко вздохнул.
— Почему это неправильное? — спросил я.
— Ты же знаешь пословицу.
— Какую?
— Она все время крутится у меня в голове.
— Какая пословица?
— Ты ее наверняка знаешь!
— Ну?
— Я ее немного подзабыл, но смысл примерно помню, мама меня научила, она начинается: „Не делай другому то…“
— О да, — сказал я, — эту я знаю, моя мать тоже часто ее талдычила, меня от нее тошнит.
— Значит, ты тоже ее знаешь?
— Конечно, — сказал я. — Она же древняя.
— А кто, собственно, это сочинил?
— Не знаю, о пословицах так не спрашивают. Они возникают сами собой.
— Если бы тебя здесь похоронили и кто-то на твоей могиле…