— Если я мертв, меня это больше не интересует. А ты что, веришь в привидения?
— Или твои родители, или сестра, или кто-то, кто тебе дорог?
Откуда он узнал, что моя младшая сестра умерла? Непонятно. Может, он сказал это просто так, к примеру. Но вопрос был трудный, и я задумался, а он тем временем отвернулся, чтобы отойти помочиться на чей-то памятник. Когда он снова подошел, он немного стеснялся меня, этот парень, похожий на девчонку.
— Не знаю, я еще об этом не думал. Но мне бы это не слишком понравилось, — сказал я».
— А кто, собственно, это сочинил? — спросила Лиза и повернулась к Брату, прерывая повествование.
Я вздрогнул, услышав ее голос, потому что совсем забыл о ее присутствии. Теперь она сама напомнила о себе. Брат со скучающим видом пожал плечами.
— Не знаю, — отрезал он.
— Кто, собственно, это сочинил? — спросил Угрюмый и равнодушно обернулся к Атлету.
Казалось, небольшой перерыв пришелся кстати, они потягивались на своих местах, девушка пригладила волосы, Атлет вытянул ноги, сложил руки и опустил голову на грудь. Он размышлял.
— Я тоже не знаю, — сказал он через некоторое время. — Кто бы это мог быть?
— Какой-нибудь анонимный старый хрыч.
— Грек?
— Нет, не думаю, этого нет в Новом Завете. В Нагорной проповеди, что ли? Такие вещи по большей части есть в Нагорной проповеди или Бог весть где.
— Странно, — сказал Младший. — Каждый ее знает, каждый повторяет, никто по ней, слава Богу, не живет. И никто не помнит, кто ее сочинил.
— Он сказал, слава Богу! — Угрюмый язвительно и жестко расхохотался. — Слава Богу, никто по ней не живет. Это лучший анекдот, который ты выдал сегодня вечером. Надо же — слава Богу!
Это прозвучало, как проклятие.
— Пословица старая, — вдруг выпалил я, попытавшись придать своему голосу безразличие.
Я чувствовал, что у меня задрожали ноги и весь я покрылся потом.
— Вот как, — сказала Лиза и дружески мне улыбнулась.
— Да, мой отец всегда ее повторял, — продолжал я, не догадываясь о последствиях своего признания.
— Сколько лет твоему отцу? — спросил Атлет, а Младший захихикал.
— Он не так стар, как эта пословица, — ответил я.
Теперь рассмеялись и другие, но смех был не такой, как раньше, в нем была известная доверительность, разрядка, некое признание. Я мог бы еще обернуть ситуацию в свою пользу.
— Так кто ее сочинил, давай выкладывай! — потребовал Младший.
— Ее сочинил… не помню точно, кажется, Гилель[3] или кто-то вроде него.
— Это кто такой? — спросил Угрюмый, удивленно глядя на меня.
— Да так, один старик, — только и сказал я. Больше ничего. Если захочет, пусть поищет имя в справочнике сегодня вечером. Если не забудет его к тому времени.
Добрый, старый бородач Гилель, ты истолковывал и объяснял этот мир всем, кто колеблется, стоя на одной ноге… Старый Гилель!
— Рассказывай дальше, — сказал Брат. Младший продолжал:
«Мы выполнили всю работу, и другие тоже не теряли времени даром. Они шныряли туда-сюда на другой стороне. Мы слышали падение камней, топот ног, стоны и кряхтенье и беготню по шуршащей листве. Они закончили одновременно с нами.
— Эти камни такие тяжелые, — сказал Сирота, когда мы встретились на центральной дорожке. Он утирал со лба пот, его лицо блестело в темноте, он устал и тяжело дышал.
— Много ты завалил? — спросил я его, чтобы немного подбодрить.
— Я не считал, — ответил он. Выглядел он не так чтобы радостно и, похоже, был не слишком доволен своими достижениями.
— А вы-то чем там занимались? — вдруг сказал он, указывая в направлении стены. — Вы же оставили стоять целый ряд.
Я обернулся и увидал в темноте ряд могил, целых и невредимых. Холмы и надгробья стояли целехонькие, как ни в чем не бывало, мы о них забыли.
— Пошли, — крикнул он и бросился по боковой тропе.
Он несся, как одержимый, это был тот еще спектакль, гвоздь программы этой ночи, в жизни его не забуду. Сирота, как темный кобольд, огромными скачками перелетал с могилы на могилу, в воздухе мелькало его черное тело. Он широко раскинул руки и двигал ими, как будто греб в ночи. У него была невероятная прыгучесть, даже самый глубокий песок не мог ее ослабить. Он снова и снова скакал с одной могилы на другую. При этом он издавал булькающие звуки, выплевывал их изо рта, словно извергал из глубины кишок. Я побежал за ним и видел, как он топал на последнем холмике рядом со стеной, все быстрее отбивая чечетку. Охваченный безумным возбуждением, он повалился на могилу, растянувшись на ней во всю длину, вцепился руками в мокрую, липкую землю и начал копать и расковыривать ее. Его пальцы пожирали землю, зарываясь в нее все глубже, как будто он испытывал неутолимое желание выцарапать скелет. Голова его оказалась на земле, в рот набился песок. Он сплюнул, булькнул и продолжал царапать в бешеном темпе. Потом внезапно остановился и замер на этом холмике, вскочил и перепрыгнул на соседнюю могилу. Здесь все повторилось, сначала яростная чечетка, дергающиеся вверх колени, видимо, силы его были на исходе, потом он растянулся на могиле во всю длину и засунул руки в землю. Но лежал он дольше, как будто хотел отдохнуть и набраться сил для следующего захода.
3