Смерть молчит
Мишель Лебрюн
Смерть молчит
(Пер. с фран. И. Тополь)
I
Прежде чем распахнуть двери, проверил, который час. Ровно десять. Все уже работали; слышен был обычный рабочий шум, мелкая дробь пишущих машинок. Когда он появился в дверях, разговоры стихли. Торопливо, не сняв даже шляпы, он пересек зал, кивая в ответ на поклоны сотрудников.
«Каждое утро одно и то же… Они разглядывают меня, как экзотическое животное. Что они думают, чего ждут? Что рухну посреди бюро или пущусь в пляс? Ох уж эти взгляды за спиной! Лучше бы издевались в открытую. Но нет, они дождутся, пока я засяду в свою клетку и запру дверь, — вот тогда и начнутся шуточки!»
Зло пнул стеклянные двери в стеклянной же стене своего кабинета. Те бесшумно захлопнулись за ним. Перевел дух. Тишина в «аквариуме» была абсолютной. Повесив плащ и шляпу, сел за свой роскошный стол, тоже из стекла. Отсюда он мог наблюдать за всеми работниками агентства, которые, к сожалению, тоже наблюдали за ним. Так что ему приходилось выжидать момент, когда большинство отвернется.
Просмотрел почту. Одна ерунда. Всю серьезную корреспонденцию читал его шеф, Шазель. Ему, Малле, приходилось довольствоваться вопросами второстепенными — в основном рекламациями. Короче говоря, безнадежным делом. Пожав плечами, отодвинул бумаги.
Загудел интерком.
— Да, слушаю.
— Это Мишель. Месье Малле, контракт на «Саподент» у вас?
— Да, где-то тут. А в чем дело?
— Вы не помните? Я же вчера говорила. Они ждут ответа.
— Минутку…
«Контракт на зубную пасту „Саподент“… Кому он понадобился? Ах, да! Мишель действительно вчера напоминала, а я совсем забыл… Где может быть этот чертов контракт? Ага, уже вспомнил…»
Интерком, первая кнопка.
— Можете передать им, что на этот раз мы согласны, но впредь должны предупреждать нас, по крайней мере, за месяц.
— Понятно.
Взглянув в сторону Мишель, заметил сквозь стекло дверей лишь пятно ее светлых волос. Ведь проще было прийти к нему в кабинет. Но нет! По указанию шефа все должны максимально использовать интерком. Современно и на американский манер. Этим же объяснялось существование его стеклянной клетки, с надписью на дверях черным шрифтом:
«ФРАНСУА МАЛЛЕ ГЛАВНЫЙ ДИЗАЙНЕР»
Стеклянная табличка с такими же буквами на его столе тоже сообщала его имя и должность, как и у всех сотрудников агентства, принимавших клиентов.
В глубине бюро открылись двери и в них появилась какая-то девушка с папкой рисунков.
Настроение у Малле поднялось. Хоть чей-то визит, хоть с кем-то поговорить. Его радовала любая возможность на время забыть о своих проблемах.
Девушка беседовала с секретарем. Малле все видел, но на таком расстоянии не различал лица. Заметил, как секретарша склоняется к интеркому и машинально проделал то же самое.
— Месье Малле, мадемуазель Легран.
— Пусть войдет.
Девушка прошла между столами машинисток и кульманами. Постучав, вошла в его закуток. Привстав, он указал ей на ультрамодное кресло. В Главном рекламном агентстве все было современным и сверхмодным.
— Вы принесли эскизы?
Девушка лет восемнадцати краснела непрестанно. Малле с удовольствием наблюдал за хорошеньким личиком.
— Я сделала четыре эскиза, — начала она.
— Покажите.
Развязав шнурки картонной папки, она подала ему через стол несколько листов бумаги. Малле закурил. Это были проекты рекламных плакатов электробритв. Два из них интереса не представляли. Третий был получше — широкое мужское лицо, щетина — как лесная чащоба, по которой движется электробритва, оставляя за собой чистую просеку.
— Неплохо…
Девушка зарумянилась от удовольствия. Малле взял последний эскиз. Тот ему понравился сразу. Двое факиров, сидя рядом, заклинают змей. Один — заросший и угрюмый. Второй — веселый и симпатичный, а вместо змеи у него — электробритва, танцующая на шнуре.
— Вот это неплохо, — одобрил Малле.
Художница была просто счастлива. И тут в бюро вошел Шазель, сам шеф. И начался ежедневный церемониал: все, от секретарши до последнего мазилы, вскочили с мест. Шазель хозяйским взглядом окинул все кругом, потом сделал величественный жест рукой и все сели. Еще раз с высоты своего роста окинул взглядом все бюро. Проходя мимо «аквариума» Малле, бросил короткий взгляд на него и художницу, нахмурился и заперся в кабинете. Это герметичное и звуконепроницаемое помещение было его настоящей крепостью, из которой он диктовал свою всемогущую волю.