«Теперь я тебя понимаю, Еромош». Размышляя, Ке-лемен листает его блокнотные заметки. Вот одна из них: «С кем разговаривал Шоммер на немецком языке по телефону в воскресенье в половине пятого в присутствии Эдит Чаус?» Да, эта деталь упоминается и в протоколе, Келемен заметил ее. Но теперь, листая блокнот Еромоша, он увидел ее в ином, более важном свете. Эдит Чаус не понимает по-немецки, и она не знает, с кем и о чем он говорил.
Келемен улыбается. Редко бывает так, что он получает и просматривает несистематизированные, необобщенные донесения. Как правило, ему представляют уже обработанный материал с точными обобщениями и выводами. Все это чем-то напоминает ему молодые годы. Еромош, должно быть, очень устал и сейчас еще спит. Когда-то же нужно спать. Шестое февраля, четверг, девять часов утра,
Итак, убитый четвертого февраля, во вторник, во второй половине дня, Альфред Жоммер основательно подозревается в том, что в ночь со среды двадцать девятого января на четверг тридцатого января убил Енё Хуньо-ра. А Эдит Чаус подозревается в том, что была его соучастницей. Это предстоит уточнить. Есть еще масса неясных мелких вопросов, но и на них нужно лайти ответ. В этом суть его трудовых будней.
Но кто убил Шоммера?
И почему?
8
Методически было бы правильнее поменять местами эти вопросы. Почему - важнее. Знание причины убийства Шоммера приблизило бы следователей и к личности убийцы.
Эдит Чаус? Но она отпадает. Во вторник всю вторую половину дня она работала в магазине - это уже установлено. Она не могла оказаться на острове Маргит. В интересах следствия печать еще не сообщила, что труп, подобранный на острове Маргит, был опознан и что им оказался фоторепортер Альфред Шоммер.
По той же причине именно сейчас, в десять часов, Еромош задает первый вопрос модельерше Бориш Балог, бывшей замужем за Адамом Тартаком, а ныне разведенной, 1940 года рождения, проживающей по проспекту Мартирок.
- Вы знакомы с Альфредом Шоммером?
- Знакома.
- Какие у вас отношения?
- Дружеские.
- Когда вы говорили с Шоммером последний раз?
- Простите, я думала, что мой дядюшка…
- Не обижайтесь, что я вас перебиваю. Очень важно, чтобы вы отвечали на мои вопросы. Когда вы говорили с Шоммером последний раз?
- Минуточку. Сегодня четверг. Кажется… да-да, точно, позавчера утром, во вторник, по телефону. Он разбудил меня примерно в половине девятого. Я была слегка удивлена, потому что он спросил, говорила ли я кому-нибудь о том, что на прошлой неделе он просил у меня на время машину. Я ответила, что никому не говорила.
С какой стати? Тогда он сказал, чтобы я об этом никому пока не говорила, по крайней мере на этой неделе, потому что он представил редакции счет на такси, ему должны его оплатить. И конечно, он не хочет, чтобы вышла какая-нибудь неприятность. Словом, говорил что-то в этом роде. Тогда я сказала ему: «Ты что, с ума спятил? Из-за такой ерунды будишь меня ни свет ни заря!» В ответ он засмеялся: «Хорошо, хорошо, не ворчи, иди еще поспи, только про такси никому не говори». С ним что-нибудь случилось?
- А вот вы и рассказали про это такси. Почему?
- Но ведь вы же предупредили меня, что очень важно, чтобы я подробно отвечала на ваши вопросы. Верно ведь?
- Верно. Когда и при каких обстоятельствах Шоммер просил вас одолжить машину?
- Если вы потерпите немного, я сейчас вспомню. На прошлой неделе во вторник, нет, в среду… Да, в среду. Я была в ресторане и вернулась домой к десяти, значит, все-таки в среду. В среду вечером, часов в одиннадцать, а то и позже, Шоммер позвонил мне по телефону и сказал, что он должен ехать в Татабаню, чтоб снять для газеты ночной репортаж, но редакционная машина неисправна, поэтому он хотел бы одолжить у меня машину - к утру она уже будет на месте, перед домом, а ключ от зажигания он положит под коврик у двери. Минут через двадцать он уже был у меня, ключ я отдала ему в прихожей, в квартиру он даже не заходил. Утром и впрямь машина была на месте. И ключ, как обещал, он положил под коврик, а в матине оставил конверт, в нем сто форинтов и записку: «На бензин и мойку. Спасибо. Целую». Вот и все.
- После этого вы встречались с Шоммером? Или говорили с ним по телефону?
- Я ведь об этом уже упоминала. Утром во вторник он позвонил мне. Ни до этого, ни после он больше не звонил.
- Считаете ли вы естественным в ваших отношениях то, что он обращался к вам от случая к случаю?
- Вполне естественным. Мы были хорошими, но не закадычными друзьями.
- Как давно вы знаете Шоммера?
- Может быть, вы будете настолько любезны, что скажете мне, почему я должна отвечать на эти вопросы?
- К сожалению, пока не могу. Извините. Я прошу вас припомнить, как давно вы знаете Шоммера.
- Я познакомилась с ним прошлым летом. В бассейне. Он был там вместе с моей двоюродной сестрой. Я предложила их подвезти, и мы уехали вместе. Это было в пятницу. Они вышли на углу улицы Барош, а у меня были еще дела в центре города. Через час я была уже дома, и, как только переступила порог, раздался телефонный звонок. Звонил Шоммер, он просил моего согласия сделать с меня серию фотографий - сейчас ему нужна была именно такая модель, как я. Еще в бассейне я заметила, что нравлюсь ему.
- И вы пошли к нему?
- Нет, тогда я не пошла. Фреди имеет какое-нибудь отношение к убийству моего дядюшки?
- Почему вы так подумали? Отвечайте!
- Боже мой! Я сказала Фреди, что, возможно, освобожусь на следующей недеде. Тогда он спросил, что я делаю в конце недели. Я сказала, что пойду на Дунай. «Одна?» - спросил он. «Да, одна,- ответила я,- я буду там работать». Тогда он попросил разрешения прийти, он не помешает, будет только фотографировать. Я сказала, что не возражаю, но мне надо работать. На следующий день мы поехали в наш рыбачий домик, туда, где потом убили моего дядю. В понедельник утром мы возвратились домой. Не думаете ли вы, что Фреди…
- У нас есть веские основания предполагать, что вашего дядю убил Шоммер. По-видимому, на вашей машине он отправился к рыбачьему домику на прошлой неделе в ночь со среды на четверг и совершил убийство.
- На моей машине… Это ужасно! Вы его арестовали?
- К сожалению, нет. Во второй половине дня во вторник кто-то убил Шоммера.
- Убил?! Нет, это ужасно…
- Прошу вас, успокойтесь. Держите все это в строгой тайне. Никому пока об этом не говорите. Ваше алиби доказано - нам известно, что во вторник с шести до восьми вечера вы были в кино. Поэтому я ничего от вас не скрываю. Вашу машину мы осмотрим. До тех пор вам нельзя ею пользоваться. Вы хотите что-то сказать?
- Гири… Мама позвонила мне и сказала, что она заявила милиции о пропаже гирь. Но они не исчезли. Они у меня с собой, в сумке. Я взяла их, когда была там
последний раз, недели две назад. Они нужны мне были дома…
В деревянном ящичке на столе гири. Медные - стограммовые и полукилограммовые, килограммовая и двухкилограммовая. Значит, Енё Хуньора убили все-таки не двухкилограммовой гирей.
- Одну минутку,- вставляет Келемен.- Как очутился на полке в рыбачьем домике Уголовный кодекс?
- Уголовный кодекс? Какой Уголовный кодекс!? А-а, эта книга. Прошлой, весной одна моя подруга - студентка юридического факультета - готовилась у нас к экзаменам. И забыла ее.
- Спасибо,- благодарит Келемен.- Спасибо за информацию.
Бориш Балог уходит. Она невысокого роста, но очень складная. Пожалуй, красивой ее и не назовешь! короткие светлые волосы, круглое лицо, но ноги длинные, стройные, в черных сапожках. «Однако разбирается мой парень в женщинах,- думает Келемен, впервые услышавший о Бориш Балог от своего сына.- Она внушает доверие, откровенна и, кажется, ничего не скрывает». Келемен знаток в таких вещах. Конечно, он может и ошибиться. Это тоже надо учитывать. Но тут он вряд ли ошибается.