- Я ошибся. Я еще не разбирался в женщинах.
- Теперь уже разбираешься?
- Лучше, чем тогда,- парировал он.
Прошлым летом Вильма познакомилась с одним молодым художником и увлеклась им, но вскоре между ними все было кончено. С тех пор девушка никем не интересуется. И Андришем тоже. А он вот уже более полугода ухаживает за Кларой Видхейм и говорит, ему хорошо с ней. С Вильмой у него строго приятельские отношения. По кружку. За все время их знакомства он лишь дважды был в доме Хуньора, да и то давно. Почти год назад. Отца Вильмы он в лицо не видел, встречался только с матерью.
- Как она выглядит?
- Толстая.
- Работает?
- Она повар в какой-то заводской столовой.
- Ты знал о том, что в прошлом месяце Хуньор ушел из дому?
- Знал. Вильма сказала.
- Как?
- Вечером, когда мы шли вместе с занятий.
- Я не об этом. Как она сказала?
- Очень горевала. Но сказала, что отец прав и на его месте она давно бы так поступила.
- Вон оно что! Значит, она не любит мать?
- Не знаю. Возможно. Во всяком случае, она не восторгается ею. Сказала как-то, что если бы она была мужчиной, то не смогла бы жить с ней…
- Понимаю. Она не говорила о том, что у отца есть женщина?
- Нет. Об этом не говорила. Но она очень любила отца.
- Он не предупреждал ее, что уйдет из дому?
- Нет, но на другой день он ждал ее у школы и они о чем-то говорили.
- О чем? Может, о том, почему он ушел из дому?
- Не знаю.
- Хорошо. Ну а по разговору ты мог догадаться, из-за чего он ушел?
- Да как… Не знаю… Должно быть, из-за того, что они часто скандалили. Вернее, мать скандалила.
- Ревновала?
- Откуда мне знать… Наверное. Этого я не знаю. А врать не хочу.
- Правильно. Врать не надо. Кого ты еще знаешь из их семьи? Дежёне Балог знаешь?
- Кто это?
- Сестра Хуньора. Его убили в ее домике.
- А-а… слышал. Я знаком с ее дочерью Бориш. Только не знал, что ее фамилия Балог. Она модельерша. Хорошая женщина. Видел ее один раз в университетском кинотеатре, когда смотрел фильм Янчо. Вильма подошла к ней, и они о чем-то поговорили. На ней еще была очень уж короткая мини-юбка.
- А у тебя хорошая наблюдательность.
- Да?.. Только не уверяй меня, па, что ты сам таких вещей не замечаешь.
- А разве я уверяю? Теперь скажи мне, почему моя болезнь оказалась так некстати.
- А, да… Это из-за Вильмы. Она знает, что ты мой отец, то- есть знает, что это по вашей части, что вы там занимаетесь расследованием…
- Ну и?..
- Просила передать, что хотела бы прийти к тебе.
- Но ее и без меня допросят. И уже, наверное, допросили.
- Да. Но она доверяет только тебе.
- Мне?
- Да. Я сказал ей, что ты предок очень порядочный.
- Благодарю. Это любезно с твоей стороны. Только будь добр, не делай мне больше рекламу.
- Хорошо, па. Значит, можно ей прийти?
- Сюда? На квартиру?
- Ну, раз ты не на работе…
- Как у тебя все просто, Андриш… Я ведь сейчас болею и не имею права вмешиваться в расследование.
- Да я и не думал об официальном расследовании. Только так, приватус.
- Приватус? А ты знаешь, что такое приватус?
- Латинское слово. Значит - в частном порядке.
- Спасибо за разъяснение. Хорошо, пусть приходит завтра к пяти.
- У нас до полшестого занятия в кружке.
- Тогда после занятий. Но твое присутствие необязательно.
- Я потерплю, па.
- А теперь убирайся, а то я чем-нибудь запущу в тебя… И прихвати с собой поднос!..
Это было еще в понедельник.
Первая половина вторника оказалась для Белы Келемена суматошной. Врач ушел в четверть десятого. Бела прочитал половину главы из романа «Случай с торговцем ковров из Алеппо», но чтиво было скучным, и он заснул. В четверть двенадцатого поговорил по телефону с Раудером, а через полчаса товарищ Банга принес огромный пакет с двумя папками, в одной из них были копии материалов расследования, в другой - фотографии. Манци угостила Бангу черным кофе, они поговорили, потом гость ушел, а Бела до обеда - Манци подала обед в четверть второго - изучал материалы. После обеда он принял лекарство и снова заснул. В полтретьего проснулся, встал, пошел в ванную, умылся. На столике нашел записку жены: «Ушла к вязальщице. Вернусь около пяти».
Бела надел телогрейку бордового цвета и, прихватив пачку новых салфеток, уселся в свое любимое кресло у печки, включил радио и под звуки программы «Только для юных» вновь просмотрел весь материал.
Допросили проводника электрички. Он точно помнил, что Хуньор был в электричке, отправлявшейся в восемнадцать пятьдесят пять. Поезд останавливается у рыбачьих домиков по требованию, следовательно, тот, кто хочет сойти, должен заранее предупредить проводника. Хуньор предупредил. Огромная охотничья сумка лежала на полу, у его ног. Проводник спросил его, почему он не положит ее наверх, на багажную полку. Хуньор ответил, что не хочет, чтобы угольная пыль сыпалась на головы пассажиров. Проводник помнит, что у него еще был туго набитый портфель, хотя, впрочем, он не уверен, что именно у него видел портфель и что это было именно в среду, во второй половине дня. У рыбачьих домиков, кроме Хуньора, никто не сходил. Проводник узнал Хуньора - из шести он выбрал именно его фотографию.
Допрашивали проводников и из других поездов, но все они в один голос заявляли, что у рыбачьих домиков никто не «ходил - иначе они бы запомнили, ведь поезд у рыбачьих домиков не останавливается, если пассажир заранее не предупредит проводника. И с ночных электричек никто здесь не сходил. Из таксомоторного парка тоже сообщили, что в тот день пассажиров на такое расстояние не было: сорок километров туда и сорок обратно - таких заказов не поступало.
Еромош и Дюри Сипек возили Дежёне Балог к месту происшествия на машине. Сначала они отправились на проспект Мартирок к дочери Балог за связкой из пяти ключей. Два ключа были от калиток со стороны Эрдёшора и Дуная, два от двери и еще один от летней кухни. У Хуньо-ра была такая же связка ключей, которую дала ему сестра, когда он уходил от нее. Другая связка всегда находилась у дочери Балог. Ключи, которые были у Хуньора, исчезли, поэтому надо было ехать к дочери Балог, двадцативосьмилетней модельерше, разведенной женщине, жившей в однокомнатной квартире.
Можно, следовательно, предположить, что в ночь со среды на четверг в домике могла побывать и дочь Балог. Тем более что у нее есть своя машина - «фиат» кофейного цвета,
Еромош работает обстоятельно, аккуратно. В мелкие детали пока не входит, но на всякий случай не забывает упомянуть в докладе и дочь Балог. Правильно.
По свидетельству сестры, когда Хуньор пришел к ней за ключами и рассказал, почему он хочет переехать, у него был черный лакированный чемодан, в котором, но ее словам, были его вещи. Балог тогда уже знала, что ее брат бросил семью; два дня назад к ней в слезах приходила его жена и все рассказала.
Хуньор не говорил сестре, что бросил семью из-за другой женщины. Он жаловался, что у него никого нет, но он не может примириться с мыслью, что жизнь для него закончилась в сорок пять лет. Жену он не выносит из-за ее вечной ревности, да и не любит ее; дочь выросла, и теперь нет нужды быть постоянно при ней; он хочет начать все заново. Разве это жизнь: с работы иди домой, ужинай, ложись спать, а утром опять иди на работу. «Нет у меня никого,- говорил он сестре.- Никого нет, но с Бёжи я разведусь». Это он повторил несколько раз. Сестра отдала ему связку ключей, рассказала, какой ключ от какого замка. Дорогу к рыбачьему домику он знал - летом по воскресеньям он иногда приезжал туда. Балог сказала брату, что в домике есть охотничья сумка, в ней он может возить уголь. Зимой они всегда так и делали.