В один из таких притонов и должен был отправиться Балагур.
Настроение у него было чудесное, еще лучше, чем всегда. К черту московскую морось. На юг, к морю! Балагур пошутковал с извозчиком, а когда из-за стука колес по брусчатке разговаривать стало трудно, запел шансонетку:
Перед тем, как сесть в коляску, Балагур, конечно, осмотрелся, но ничего подозрительного не заметил.
Это потому что «вели» его очень грамотно.
Едва пролетка удалилась, из подворотни выехал черный автомобиль с незажженными фарами, покатил следом на осторожной дистанции. Кроме шофера в машине сидели еще трое, все в котелках.
Балагур был не виноват в том, что угодил под слежку. Это засветился резидент, передавший ему инструкции. Резидента московская военная контрразведка бережно разрабатывала уже не первую неделю. Но брать не спешили, хотели выявить все контакты.
На Сухаревской площади, где и в ночное время было полно публики, по преимуществу «нечистой», пассажир велел остановить.
Мягко спрыгнул на тротуар.
— Лови!
Кинул извозчику серебряный рубль. Ванька цапнул пятерней — не поймал. Полез под колеса, где зазвенело. Кряхтел, доставал монету. Сзади ткнули тростью в задницу.
— Где седок? — спросил плотномордый, бритый, в пальто с поднятым воротником. Сзади стоял еще один такой же.
— А кто его знает.
Извозчик сердито отряхивал колени.
От угла донесся тихий свист. Там маячил третий близнец, показывал куда-то.
Сорвались эти двое, побежали.
Насвистывая, Балагур шел грязными дворами, гулкими подворотнями. Ловким футбольным ударом влепил о стенку пустой бутылкой, захихикал на звон осколков.
Филеры перемещались по одному, согласно разработанному порядку: первый номер в пределах прямой видимости объекта, второй в десяти шагах, третий на подстраховке — параллельным курсом. Все переулки-закоулки города личному составу контрразведки полагалось знать в доскональности.
На неосвещенной улице стали попадаться редкие прохожие, почти сплошь китайцы. Они семенили по каким-то своим ночным китайским делам. Один покачивался и с подвыванием мурлыкал песню.
— Сень-бень-мяо! — попробовал передразнить азиата Балагур и хохотнул.
Он был уже близко от указанного места.
В глубине двора под единственной лампочкой едва виднелась облупленная вывеска с паукообразными письменами. Под ней — вход в полуподвал.
Двое оборванцев с зажмуренными глазами сидели на корточках. У одного свалилась матерчатая шапочка, поблескивала смазанная маслом коса. В Китае после революции мужчины остригли волосы коротко, но до Деревни-Китай это новшество еще не дошло.
Посмотрев, как толстяк вприпрыжку спускается по ступенькам, старший филер свистом подозвал остальных.
— Чего это тут у них? Трактир? — спросил самый молодой.
— Курильня. Шуляков, ты дуй за городовым. Он на перекрестке. Проверка документов — обычное дело, китаёзы привычные. Надо нам установить, кто этот пузан. Ты, Шуляков, с полицейским иди от двери вглубь. Ну, тебя учить не надо. А мы с Васей встанем в переулке. Там у них потайной выход. Если что, перехватим.
Агент, которого старший назвал по фамилии, убежал, а молодой почтительно спросил:
— Откуда вы, Прохор Семеныч, все знаете?
— Послужи, брат, с моё. Тридцать третий год Москву утюжу, от «аз» до «ижицы» превзошел.
В притоне
В темном и грязном подвале были такие диковинные запахи, что круглолицый здоровяк сморщился и запыхтел. За коротконогими столиками или просто на тюфяках сидели молчаливые люди, отнюдь не только китайцы. Кто-то дремал, кто-то потягивал дым из странного вида трубок. Голубоватый туман клубился и подрагивал под низкими сводами.
Балагур поманил служку, сказал заветное слово. Гостя провели узким коридором в отдельную комнату, дверь которой была украшена искусно вырезанным изображением дракона.
По ту сторону хвостатого чудища открылось небольшое помещение без окон. Убранством оно сильно отличалось от обшарпанной общей залы. Пол был устлан шелковыми подушками, мебель посверкивала темно-красным лаком, на стенах висели ковры.