— Вы как к большевизму пришли? — спросил Малыш.
Обстоятельный Кожухов ответил не сразу, словно только что задумался над этим вопросом.
— Как сказать… В революции-то я давно. Еще в девятьсот пятом дружинником был, в жандармов стрелял. Но мне тогда боевики больше нравились, по молодой дури. И на каторге я всё больше анархистов держался. Ребята они задорные, смелые. Слушал их, разинув рот. — Кожухов усмехнулся на себя прежнего. — В четырнадцатом году, из ссылки уже, запросился на фронт, отечество защищать. Но два года в окопах да германская пуля прочистили мне мозги. Разъяснили, на чьей стороне правда. Я — рабочая кость, с большевиками мне сподручней.
Малыш жадно на него смотрел. В последнее время он стал заново приглядываться ко всем товарищам, пытаясь представить, кто как себя проявит там, на Родине, в горниле революции. И получалось, что все, буквально все годятся для будущих испытаний лучше, чем он: и Железнов, и Волжанка, и Рубанов. Про Грача и говорить нечего. Кожухов тоже, конечно, будет там в своей стихии. Как бы научиться смотреть на людей вот этак: прямо, твердо, без вызова, но и без желания понравиться.
Очень уж Малыш боялся, что в Петрограде опозорится со своим смешным идеализмом, дрожанием в голосе, европейским чистоплюйством. Скомпрометировать дело, подвести товарищей — вот что страшно. А ужасней всего, если разочаруешь Старика.
— Думал Зонн. — Крепкий и несгибаемый, как закаленный морозами сибирский дуб. Видно, что не привык болтать языком. Мучаем мы его своими расспросами.
И все же не удержался, спросил про то, что вызывало самый жгучий интерес:
— Вы, когда боевик, делали акции? Экспроприацион, аттентат?
По-русски Людвиг говорил не очень хорошо. Трудный язык. Кожухов не понял, и товарищ Волжанка пришла на помощь:
— Товарищ Зонн спрашивает: когда вы были боевиком, доводилось вам участвовать в экспроприациях или покушениях?
Кожухов наморщил коротковатый славянский нос. Ответил неохотно:
— И эксы проводил, и в губернатора палил. Что теперь вспоминать?
Такая скромность Зонну ужасно понравилась. Конечно, программа большевистской партии осуждает методику индивидуального террора, но революционер, стрелявший в губернатора — это настоящий герой. Потом можно всю жизнь рассказывать и гордиться. А товарищ Кожухов этого вроде как стесняется.
— Это очень хорошо, — сказал Людвиг. — Это теперь пригодится. Мы в России будем стрелять, много стрелять. Революция только начинается.
Но товарищ Кожухов поддержки не принял.
— Губернатора стрелять — никакая не революция. Одного грохнули — другого назначили, хуже прежнего. Говорю же, молодой я дурак был.
Товарищ Железнов, тоже настоящий русский пролетарий, спросил приезжего с кривой улыбкой:
— А теперь, выходит, умный стал?
— Думал Железнов. Прощупать надо, что ты за фрукт.
Но ферт новоявленный не стушевался, поглядел цепко, ответил едко:
— А теперь стал умный. Или какое сомнение имеешь, товарищ? Ты скажи, камень за пазухой не таи.
— Какой такой камень…
Железнов пожал плечами, глаза опустил.
Нахрапистый, черт. Старику такой может понравиться. Он любит простых, особенно кто не лыком шит. Не кооптировал бы Кожухова этого в ЦК. Говорил же давеча на собрании: «Едем в Россию пролетариат поднимать, а в комитете у нас из рабочих один Железнов. Меньшевистская пресса непременно за это уцепится».
Надо держать ухо востро. Ох, не к добру он тут. Может, в его приезде подвох какой. Говорит, что от финляндцев, а на самом деле с секретным заданием. От кого только? И по чью душу?
— Я у нас в организации, товарищи, за охрану ответственный, — стал объяснять незваный гость. — При царе шпиков с филерами отсекал. Трех провокаторов выявил. Потому и сюда направлен. Очень наши товарищи за Старика опасаются.
Так-так. Кое-что проясняется. Опасный человечек, очень опасный. Как бы его к Старику не подпустить?
Железнов сказал, вроде бы с удивлением:
— Есть у нас, кто за охрану и безопасность отвечает. Товарищ Грач. Он не говорил, что ему помощники нужны. Наоборот. Как Охранку разогнали, опасаться стало некого. Ты, товарищ Кожухов, лучше бы в своей Финляндии все как следует подготовил.
Но встрял дурак Малышев:
— Как это «некого опасаться»? Грач говорил, надо глядеть в оба. Шпики вокруг Старика так и шныряют! Товарищ Кожухов хорошо сделал, что приехал. Спасибо выборжанам. Вы нам, товарищ Кожухов, здесь очень пригодитесь.
— Не тебе решать, а Грачу, — осадил недотыкомку Железнов. — Его епархия.