Однако Странник и без помощи обходился недурно.
Вскоре он собрал в центре салона целый кружок. Там, кажется, говорили об интересном.
– Ничего того не будет, – раскатисто басил Странник. – Набрехал ихний Папус, для важности. Пущай себе хворает, нам на это тьфу.
– Но позвольте, Григорий Ефимович, – вежливо, хоть и несколько обиженно возражал ему тайный советник с петлицами министерства иностранных дел. – Всем известно, что мсье Папюс – известный провидец. Это признано во всем мире! Как же это «тьфу»? Мы все помним его пророчество!
Вспомнил и Теофельс. Действительно, в свое время много писали о пророчестве знаменитого Французского оккультиста Папюса, который предсказал, что династия Романовых рухнет вскоре после его, Папюса, смерти.
Из дальнейшего разговора, становившегося все более оживленным, стало ясно, что тайный советник по Дипломатическим каналам получил известие о тяжелой, чуть ли не смертельной болезни француза. «Странного человека», похоже, задевало, что этому сообщению придается такое значение.
– Папус – пустое! Вот я помру – тогда конечно. Тогда заступаться некому станет, – с убеждением сказал он, не видя, что иные слушатели прячут улыбку.
Но кое-кто внимал ему и всерьез.
– Как это, должно быть, поразительно – проницать взором будущее! – вздохнула дама с бриллиантовым вензелем императрицы на груди. – Я имею в виду не будущее мира или общества – тут предсказателей хватает, а будущее всякого конкретного человека!
– И ничего поразительного. – Странник пожал плечами. – Надоть человеку хорошенько в зрак заглянуть, там в черной дырочке много чего увидать можно. Коли умеешь.
– Ну вы-то, почтеннейший, конечно, умеете? – спросил с невинным видом юный камер-паж, сын хозяина.
Отец укоризненно поднял бровь и послал нахальному отпрыску предостерегающий взгляд.
Однако «странный человек», если и уловил насмешку, виду не подал.
– Что ж, силу в кулак собрать – и я могу. Ежли кто интересуется, спрашивайте…
Смотрел он при этом в пол, брови сдвинул, лицом потемнел.
– Право не стоит, – весело сказала хозяйка. – Что нас ждет такого уж хорошего? Морщины, старческие болячки. Не угодно ли перейти к столу?
– Отчего же, матушка, – сказал камер-паж. – Пускай господин чудотворец – если он, конечно, чудотворец – расскажет про мое будущее. Мне очень интересно. Что со мной, к примеру, через год будет? Или через три?
С молодым человеком всё было понятно: стесняется лебезящих перед «шарлатаном» родителей, плюс воспаленное самомнение, желание выпятиться – классический букет переходного возраста.
– Антиресно тебе? – медленно повторил Странник и внезапно повернул голову к задиристому юнцу – тот слегка отпрянул, обожженный неистовым взглядом. – …Нет, Бог с тобой, – промямлил вдруг Григорий. – Ничего, малый, ступай себе…
– Ага, напридумывали! – торжествующе вскричал Шток-младший. – А сами ничего не видите!
Один из гостей, посмеиваясь, произнес:
– Давайте я напророчествую. Через год у вас, юноша, усы вырастут.
По салону прокатился тихий смешок.
Огляделся вокруг «странный человек», сделавшись похож на окруженного псами волка. И в глазах его тоже блеснуло что-то волчье.
– Усы у тебя не вырастут – не поспеют. Пуля не даст. Будешь в снегу лежать. В яме закопают, без отпевания, – щерясь, очень быстро сказал мальчишке Странник.
– Чья пуля, германская? Я через год на войну пойду! – гордо оглянулся паж на побледневшую мать.
А в Григория будто бес какой вселился.
– Русская. Прямо в лоб тебя стукнет… А тебя у стенки стрелют, – ткнул он пальцем в дипломатического советника.
– Меня? Стрелют? – ужасно удивился тот.
– И его тож, – показал Странник на камергера. – С левольвера. В затыльник.
Хозяин неуверенно засмеялся. А провидцу как шлея под хвост попала, не мог остановиться.
– Ты с голоду помрешь, – было сказано очень полному господину с красной лентой через плечо.
– А тебе штыками исколют, – объявил прорицатель гвардейскому генералу.
– Я в атаку не хожу, – засмеялся тот. – Почему штыками?
– По брюху, вот по чему.
Шокированная тишина повисла в воздухе. Происходило что-то в высшей степени неприятное, зловещее – куда хуже скандала, устроенного Григорием у княгини Верейской.
– Что вы слушаете этого юрода? – выкрикнул сзади депутат Зайцевич.
Тоже не утерпел, подошел посмотреть, что здесь такое творится.
– А он и рад! Кто-то ему о пророчествах Казота рассказал – в канун французской революции, помните? Вот он и решил нас попугать, Казот доморощенный!
– Сам ты козел недорощенный! – огрызнулся Странник.
Зепп мысленно ему зааплодировал. Невысокий Зайцевич, с шишковатым лбом и кустистой бороденкой, был очень похож на низкорослого бодливого козлика.
Не на шутку разъяренный Григорий пошел прямо на депутата – гости торопливо расступились.
– Что глазами сверкаешь? – Зайцевич оперся о палку, глядя на оппонента снизу вверх. – Здесь тебя никто не боится.
– Пророчествую, – сказал «странный человек» хриплым от гнева голосом. – Языком своим подавишься. Скоро!
И вдруг опомнился. Обвел взглядом холодные брезгливые лица. Схватился за голову.
– Емеля! Емельян! Уведи меня отсюдова!
Зепп, естественно, тут как тут. Взял пошатывающегося пророка под локоть, повел.
– Бес, бес из меня попер! Всё погубил, лядащий, – убивался Странник. – И ведь не видал я ничего в козле колченогом. По злобе сболтнул. Грех это…
И ответил ему фон Теофельс негромко, но твердо:
– Ваши уста, святый отче, зря ничего не изрекают. Выражение лица у майора было вдохновенное.
Той же ночью, перед рассветом
Свет в окнах кабинета погас лишь в пятом часу пополуночи, когда Теофельс уже начал беспокоиться – вдруг у чертова невротика тотальная бессонница. Тип желчный, язвенный, у таких вечно проблемы со сном. Но улегся-таки.
– Еще двадцать минут ему на баиньки – и пошли, – показал майор часы старшему диверсионной группы.
Кличка Кот. В прошлом городовой, уволен за связь с ворами. Масса полезных знакомств, отличные оперативные качества. Завербован еще в двенадцатом году, провел несколько удачных акций. Морда круглая, усатая, глаза навыкате – как есть кот.
Агенты диверсионного отдела петроградской резидентуры все последние дни сопровождали Зепп постоянно: Кот и с ним, посменно, еще кто-нибудь. На крыше зловещих типов из контрразведки тоже изображали они.
Сейчас на дело Кот взял человека, который для такого задания, по его словам, «как есть самый подходящий»: из взломщиков. Привлечен недавно. Кличка почему-то Шур.
– Значит, один он? Прислуги нету? – еще раз уточнил Кот, натягивая черные суконные перчатки.
– Так мне доложили.
Всю информацию предоставил отдел персоналий. Там картотека по всей столичной верхушке, полторы тысячи досье: сановники, промышленники, общественные деятели, депутаты. Кто где живет, с кем знается, какому богу молится. Впечатляющий массив, плод долгой и кропотливой работы. Полсотни информантов который год только этим и занимаются – собирают, уточняют, дополняют.
– Пора, – сказал Кот. Такого подгонять не надо.
Он первым вышел из авто, вразвалочку двинулся к парадной. Шур за ним, и стало понятно, откуда кличка. Вроде идет человек, даже не особенно крадется, а звука никакого – лишь еле слышное шур-шур.
У запертой двери подъезда они задержались всего на четверть минутки. Кот смотрел по сторонам, Шур слегка наклонился.
Вошли.
Фон Теофельс смотрел на циферблат – больше все равно занять себя было нечем.
Питерские дворники зимой начинают скрести тротуары в шесть. Времени оставалось в обрез.
Но агенты управились быстро. Свет в окнах снова загорелся всего шестнадцать минут спустя.