Осушив своевременно поднесенный Юрием Ничепуренко пластиковый стаканчик с водой, профессор вернулся на свое место в первом ряду и бурным шепотом продолжил обсуждение высказанных им предложений с соседями.
Затем перед публикой появился рослый брюнет неопределенного возраста, с челюстями, в банальных описаниях называемых бульдожьими.
— Замысел прекрасный, — начал он голосом, похожим на рев заводского гудка, — но не доведен до объединяющей точки. Четвертая часть тетралогии должна называться «Белый дом», и писать ее нужно в духе ориентально-колониального романа. Советую посмотреть на предмет творческого переосмысления «Альгамбру» Вашингтона Ирвинга и «Погоню за наживой» Николая Каразина.
— Василий Кромский, — пояснил Ласов, махнув рукой в сторону брюнета. — Бывший участник команды Ельцина — Бурбулиса, а теперь меценат. Издает журнал «Европеец». Обычно несет ахинею, смешанную с проблесками гениальности при порывах к стихийному францисканству. Знаменит с той поры, как еще в девяностом году в институте, которым руководил, организовал сбор партбилетов как макулатуры. Всем сдавшим вручал в обмен первое отечественное издание поэмы «Москва — Петушки», но вынужден был свернуть дело, так как запасы книжки кончились, а обещанный «Петушкам» на замену «Архипелаг ГУЛАГ» задержался где-то в типографии.
Да, признаки бессистемной начитанности в речи Кромского были налицо. В течение десяти минут он дважды смог вознести деятельность Егора Гайдара до высот Гоббса и Адама Смита, титуловать его спасителем России, а затем с мощью торнадо обрушиться на гайдаровскую концепцию перехода к рынку и обозвать ее такой же авантюрой, что и деятельность агронома Лысенко, только всероссийского масштаба.
— Способный сотрудник журнала «Коммунист», Гайдар не имел никакого представления о реальной экономике… — иерихонский голос Кромского, отбросившего микрофон, сминал пространство продолговатого Малого зала. — В то время как Бальцерович уже провел в Польше провальную «шоковую терапию», Чубайс, не вынеся из этого никаких уроков, отверг программу постепенного, щадящего население перехода к рыночным отношениям, включая справедливую систему именных чеков в твердой валюте, позволяющих молодежи получить хорошее образование, старикам — хорошие пенсии, а предприимчивой части населения — задел для бизнеса. Вместо этого — фантики ваучеров, подарок для авантюристов типа Березовского и Берестовского…
— А Бурбулис… — подала голос Шутова, едва различимый в кромском реве, но он расслышал.
— И преподаватель марксизма-ленинизма Бурбулис тем более ответствен за то, что произошло!
Шторы на окнах колыхались все сильнее.
И вдруг буря Кромского, свернувшаяся в какой-то невероятный смерч, состоящий из разнородных цитат, имен, статистических выкладок и стихотворных отрывков, распрямилась в умиротворяющую кисею.
— Переходный период, о котором за последние двадцать лет сказал и написал так много мудрого и прозорливого Егор Тимурович Гайдар, продолжается. И мы будем продолжать собирать, изучать и пропагандировать его наследие…
— Алексей Максимилианович, как полагаешь, хороши ли фуршеты на Гайдаровском форуме? — спросил Трешнев, по сегодняшним ввалившимся щекам которого было видно, что он уже проголодался.
— Общий там только в первый день. — президент, как всегда, ответ дал точный. — Но, говорят, достойный.
— …и достойное место в этой пропаганде среди российских матерей и юношества займет не только трилогия, но, надеюсь, и тетралогия, а то и пенталогия нашей уважаемой Анжелетты Кимовны.
Кромский покинул линию огня.
Поблагодарив оратора, Ничепуренко дал слово какому-то художнику-мультипликатору в бейсболке с пышным гербом непонятного города или учреждения, в майке, выглядевшей так, будто она скроена из огромной газетной полосы, а на малиновых брюках зеленого шитья арабская вязь сплеталась с желтыми японскими иероглифами.
«Интересно, что у него написано на обуви?» — подумала Ксения, но таковой у разноцветного мультипликатора с ее места было не разглядеть.
Художник, подтверждая представление о том, что красноречие не самая сильная сторона мастеров кисти, довольно гундосым голосом, заикаясь без заикания и повторяя слова, стал размышлять вслух о проблемах визуальности в современном мире и о клиповом мышлении…
— Эдак мы здесь пионерскую зорьку встретим! — заерзал на своем стуле Трешнев. — Надо поторопить Юру!
Он быстро написал несколько слов на извлеченной из сумки глянцевой карточке и передал по рядам ведущему.
Ничепуренко прочитал и развел руками, показывая и Трешневу, и всему залу стандартный лист, весь исписанный.
— Ну, предупреждение вы получили! — зловеще проговорил Трешнев. — К евро-азиатам я опоздать не могу: Гиляна просила меня вести презентацию. Если не даст слово после этого расписного — уходим!
— Может, я позже подойду? — ровным голосом проговорил президент, не отрывая взгляда от косноязычного художника. — Там ведь фуршет сразу не начнется, а мне не только выступить, но и с Юрой нужно еще кое-какие дела обсудить.
Нет слов, Ласову необходимо было проинспектировать фуршет и здесь.
— Что ж, — согласился Трешнев, — это милосердно по отношению к Анжелетте Кимовне и снисходительно по отношению к Юре: ему еще много придется совершенствоваться в ведении дискуссий и «круглых столов». Пора бы драматизировать действо! Почему к барьеру не выходит находящаяся среди нас Марианна Бессарабова или хотя бы Мария Порядина?
Между тем художник стал показывать какие-то рисунки, и Ксения кое-как, не без помощи Ласова и Трешнева, поняла, что невнятный маэстро предлагает перевести для начала трилогию Шутовой в комиксы, а потом на их основании сделать многосерийный анимационный фильм.
Это предложение зал встретил аплодисментами, хотя Анжелетта Кимовна вновь порывалась что-то сказать. И вновь Ничепуренко этого ей не позволил.
Он предоставил слово худой, но при этом грудастой девице в больших очках, обозначив ее как докторантку педагогического университета, пишущую диссертацию о шутовских произведениях для детей. На левом фланге зала довольно шумно задвигали стульями.
— Там сидят главные нападающие на трилогию, — пояснил Трешнев. — критикессы Оксана Охотнорядская и Марианна Бессарабова.
— Дамы и господа! — начала девица, заглядывая в довольно толстенькую стопку бумаги, удерживаемую на весу. — Тема моего доклада обозначена следующим образом: «Травестирование постмодернистских стратегий в соцреалистическом контексте как художественный принцип в трилогии Анжелетты Кимовны Шутовой “Настоящие пионеры” при видоизменении дискурса жанровой формы и социокультурного нарратива персонажей».
— Выступление на защите репетирует, — уверенно определил Ласов.
— У тебя тоже таким волапюком написано? — спросил Трешнев Ксению.
— Вам сдам на проверку! — огрызнулась она.
— Не помешает. — Вдруг Трешнев встрепенулся. — Что же он с нами творит! Ведь эта душегубка зарядила на полчаса, а при безвольном ведущем и на все сорок минут.
Легкой молнией, чего никак нельзя было ожидать от его комплекции, Трешнев бросился сквозь зал к столу с Ничепуренко и Шутовой. Не обращая внимания на громкий монотон докладчицы, стал вести свои переговоры.
Наконец вернулся.
— Стратег! Зная, что здесь хотят устроить Анжелеткиной трилогии вселенскую смазь, решил вначале потрепать недругам нервы апологетическими выступлениями… Но за истомной филологиней у него записаны Охотнорядская, Бессарабова и Арсений Замостьянов.
— Юра что, совсем в детство впал?! — спросил Ласов. — Эта тройка от сочинения камня на камне не оставит! А потом — мы?
— Не мы, а ты! Мы с Ксенией к тому времени уже будем ловить взволнованными ноздрями аромат плова с осетриной, открывая презентацию Гилянкиной книжки. Тебе пока некуда торопиться: далее там в списке стоят Ксения Молдавская и Мария Порядина…