— Кто вы? Фантомас?
— Фантомас — это в кино! А у нас — литература.
— В такой литературе Фантомас как раз и появился!
— Надоели! Намеки не воспринимаете! Угрозы тоже! Самое последнее предупреждение сделали, но вас ничем не пронять. Так что пеняйте только на себя!
Раздался громкий хлопок, зашипело — Ксения стала терять сознание. Последнее, что она почувствовала, — слабеющая рука Трешнева…
Ксения, очнувшись, обнаружила, что ничком лежит на свежей, молодой, ярко-зеленой траве, а перед ней расстилаются заросли белой медуницы. Было светло, солнечно, хотя и не очень ярко.
Она приподнялась…
«Вот это да!»
Вновь рухнула на траву.
Жива?
Наконец опомнилась.
Жива!
Но — голая.
Голая и живая.
А то, что голая… Значит, родилась заново.
Вновь приподнялась, села, осмотрелась.
Рядом, так же ничком, неподвижно лежал Трешнев. И тоже совершенно без одежды.
Она потрясла его за плечо. Теплое!
— Андрей! Живой?
Трешнев шевельнулся.
Прорычал что-то, не поднимая головы. Может, зевнул?
Но вот и голову поднял, уже привычным для Ксении образом покрутил ею.
— Это же Тверской бульвар! Как… — оборвал сам себя. — Понятно. Ну, можно сказать, родились в сорочке.
— Еще бы она оказалась поблизости… — Ксения сидела так, чтобы как можно больше прикрыть грудь и все такое подобное.
— А где Инесса?! — Трешнев встрепенулся, вскочил, словно взлетел над этим Тверским бульваром, завертелся, оглядывая все вокруг своим близоруким взглядом. Очков, которые он обычно то надевал, то снимал, сейчас на нем не было.
— Вон же… Инесса… — Ксения едва удержалась, чтоб не сказать «твоя Инесса».
Трешнев всмотрелся в сторону той аллеи, куда указывала Ксения, и послушно опустился на траву рядом с нею.
Инесса, также в полной своей натуральности, шла по аллее, от них удаляясь.
— Куда это она? — удивилась Ксения.
Трешнев молчал, вглядываясь.
— Она, наверное, нудистка. — Ксения, прикрывавшая руками грудь, постаралась произнести это как можно пренебрежительнее.
— Или натуристка, — задумчиво проговорил Трешнев. Он всмотрелся туда, где шла и вдруг остановилась Инесса. Остановилась она перед кем-то, принадлежавшим к мужскому полу — сидевшим на скамейке. — Чего это она?! Нашла выход?
Как видно, Инесса заговорила с сидевшим. Впрочем, тот сразу вскочил, стал, размахивая руками, что-то объяснять их подруге.
— Она нашла выход. — Трешнев был спокоен.
— А чего его находить! — заносчиво сказала Ксения. — Надо просто вызвать мили… полицию!
— Полиция должна к местам происшествия приезжать сама. И нам сейчас не полиция нужна, а побыстрее унести отсюда ноги вместе с нашими грешными телами и садовыми головами.
— Кажется, звонит по телефону, — сказал Трешнев. — Интересно кому.
— Мужу! — хмыкнула Ксения.
— Муж на дежурстве, — бесцветным голосом отозвался Трешнев.
Инесса повернулась и направилась к ним.
Подошла, присела перед полулежащим Трешневым на корточки, потеребила его за нос:
— Ну, что, московские рабочие, в тоске? Живы, жертвою в революционной борьбе не пали…
— А мы вовсе не в тоске, — прогундосил Трешнев, так как его нос Инесса продолжала поглаживать. — И даже согласны, как рабочие, вступить в традиционный союз с трудовым крестьянством…
У Ксении вдруг закружилась голова от невероятности всего происходящего: она увидела, что их вынужденным пристанищем оказался бульварный газон с клумбой, в центр которой торчком был врыт большой серый куб.
«В память о революционной борьбе московских рабочих в сентябре 1905 года и в октябре 1917 года», — было выбито на его грани. А сверху, на ребро были водружены знакомые трешневские очки.
— Андрей, твои очки! — придя в себя, воскликнула Ксения.
— Правда, Андрей, — твои!
Трешнев тоже оглянулся, посмотрел, но к очкам не потянулся.
— Надо же, куда нас выложили! Уподобили товарищам Жебрунову и Барболину…
— Тоже фуршетчики? — иронически спросила Ксения.
Нет, абсурд не рассеивался, хотя вокруг было светло, разгоралось утреннее солнце, тянуло свежим ветерком…
— Московские хулиганы семнадцатого года, погибшие в начинавшейся смуте и быстренько ставшие большевистскими новомучениками. Что называется, положили начало кладбищу у Кремлевской стены…
— Андрей! Не надо о кладбищах! — вдруг воззвала Инесса. — Ты вообще понимаешь, что с нами произошло? И могло произойти!
— Всех не передушат — читателей не останется, — бодро отозвался Трешнев. — Куда ты звонила?
— Борису, конечно! Ксениному брату.
— Он же во Владивостоке! Ты что, наизусть помнишь Борькин телефон? — Это они оба, и Трешнев, и Ксения, воскликнули одновременно.
— Вообще-то он оказался в Москве, а телефоны я запоминаю с лету, — ответила Инесса. — Борис скоро за нами приедет. Так что еще поживем.
— Кстати, который теперь час? — вздернулся Трешнев.
— Начало седьмого, если по медведевскому времени. То есть, если нормально, пять утра. Самый сон! Так рано даже я не встаю.
С бульвара просигналили, и Ксения увидела Борькин джип.
Он включил аварийку и пошел им навстречу.
— Ну и ну, дамы и месье! Я думал, вы, Инесса, все же немного преувеличили…
— В принципе ничего особенного, если бы не предыстория. В конце концов, с этого сезона в Нью-Йорке можно прогуливаться топлес. А какой расчет нам отставать от Нью-Йорка!
Все это Инесса говорила, неостановимо идя к джипу и забираясь в него.
Влезла было и Ксения.
Как и положено джентльмену, Трешнев садился в джип последним.
Но вдруг, словно забыв о своем внешнем виде, застыл, поставив ногу на ступеньку.
— Андрюша, что там у тебя? — с интонацией терпеливой учительницы спросила Инесса.
А Ксения посмотрела.
Почти бегом к ним приближался Денис Димитров. На этот раз он был одет в какой-то полуразодранный кафтан и такие же шаровары. Его лицо было перепачкано сажей, щеки избороздили глубокие царапины…
— Денис! — окликнул его Трешнев. — Ты как здесь? Что с тобой?
Димитров, озаряя все вокруг своим термоядерным взглядом, приостановился, протянул Трешневу руку, также покрытую багровыми царапинами и черными полосами.
— Здорово, Андрей! Делаю цикл «Московские пожары», а машина с оператором поехала не туда… Вот, пытаемся перехватить. А у вас тоже съемка? Потом расскажешь.
И он, легко увернувшись от мчащегося по бульвару кроссовера, устремился в сторону Сытинского тупика.
Изъятие из рая
Борис развез их с бульвара по домам, предложив днем встретиться всем вместе, включая президента и Караванова, где-нибудь в подходящем месте.
— Может, на книжной ярмарке в Доме художника? — предложил Трешнев. — Там полно всяких презентаций… или это конспиративно?
— При современных средствах прослушивания любая конспирация — плевая, — заметил Борис. — Собственно, ничего секретного я вам рассказывать не собираюсь, да и на многое не имею права.
— Значит, узнаем из желтоватой прессы, — вставил Трешнев.
— Разумеется. И нам так удобнее. Тем более что ваши непрошеные опекуны, наверное, пока оставят вас в покое… при правильном вашем поведении.
И вот они вшестером сидели за столиком крымского кафе, среди литературно-художественного шума и гама посетителей.
— Конечно, когда страна разворовывается, наши литпроблемки кажутся игрой в кубики… — начал Трешнев.
— Как видно, и здесь у нас тоже чересчур… — Борис внимательно посмотрел на них. — Мне очень жаль, что от меня ушло это дело…
— Целее будешь! — сказала Ксения.
— Нам всем надо беречься! — Борис вздохнул. — То, что я вам скажу, — лишь в удовлетворение вашего любопытства. И ради успокоения. Вы просто оказались слишком причастными к этому и знаете больше других ваших коллег. Ну и достаточно! Честное слово, не надо пока это обсуждать…