– Ну, Брен, пьеса тебе понравилась? – поинтересовался мистер Крэнстон.
– Не очень. Она какая-то путаная, вам не показалось?
– Я видел только конец.
– Это еще хуже, по-моему. Я считаю, Оливия глупо поступила, не выйдя за Орсино. Он совсем как герой с виду, высокий и красивый. И она должна была за него выйти. Она бы тогда стала принцессой?
Против такой критики сюжета с позиций чистейшего здравого смысла мистер Крэнстон возразить не мог. Шекспир потом сам оправдается перед этой юной леди, когда ее взгляды на любовь станут менее жесткими и более просвещенными. Он сменил тему:
– Хочешь посмотреть на мои часы?
– Ой, еще как!
Часы – золотой презент, поднесенный на двадцатипятилетие работы в школе, – были вынуты из кармана, а крышка открыта.
– Осторожнее, петли не сломай.
Бренда прочла слова, выгравированные на крышке, и ее глаза засияли.
– Теперь пойдемте и прочтем, что написано на прадедушкиных медалях. На тех, которые на каминной полке. Пошли.
Они подошли к камину, и Бренда встала на приступочку, едва не опрокинув большую вазу с цветами перед пустым камином. Но ее ждало разочарование. Открытая, выстеленная плюшем коробка стояла на месте, прямо за часами, но старинные золотые медали на привычных крючках не висели. Ящичек был пуст.
– Вот незадача! – сердито сказала Бренда. – Наверное, папа взял их кому-нибудь показать. Я хотела, чтобы вы мне прочитали слова, которые там написаны.
– Ну, как-нибудь в другой раз, – покладисто произнес мистер Крэнстон. – Смотри, вот идет Гермиона и еще кто-то – сейчас вас уложат спать.
Наверху, в дортуарах, экономка и мисс Фосетт тушили свет. Мальчики были необычно тихи и для вечера после спектакля делали все слишком быстро. Улеглись в рекордное время. Но не потому, что кому-то из них вдруг захотелось слушаться или же внезапно нахлынуло желание быть хорошим. Просто каждый думал только о поразительных новостях, полученных от Алистера Уинтрингема: ведущий актер, полюбившийся всем сэр Тоби Белч, оказался жертвой зверского нападения, убийца неизвестен, но дело будет раскрыто, без сомнения, потому что находится в руках доктора Дэвида Уинтрингема, детектива.
Актеры переодевались быстро и молча. Для беспечной болтовни не было настроения, а все важное уже сказано. Тишину музея нарушало лишь тяжелое дыхание больного.
Джордж Лемминг, в рубашке и брюках, сложил костюм шута и огляделся.
– Я хочу потушить лампы. Полагаю, мы можем продолжать сборы, доктор?
Дэвид, сидящий возле пациента, поднял глаза.
– Думаю, да. Вы входите в группу компаний, если я правильно помню? Ваш режиссер организует дублера, который к вам приедет?
– Он постарается. В смысле когда я смогу с ним связаться. Сейчас он в автомобиле на дороге в Истбурн. Я даже не знаю, в какой гостинице он остановится, хотя могу предположить почти наверняка.
– Позвоните во все вероятные места, и пусть ему передадут, чтобы он с вами связался.
– Но мы не можем ждать здесь, пока он доедет. В обычной ситуации мы бы сейчас уже почти собрались. Завтра нам играть в Уинчестере.
С другой стороны помещения его окликнул кто-то из младших:
– Джордж, куда мы сегодня едем?
Все, перестав собираться, ждали, что ответит помреж. Лемминг задумался:
– Это будет, полагаю, Стэнхерст. Туда повезут старину Фентона, и я хочу завтра утром быть поблизости от Сони, на случай…
Он не договорил. Повисла неловкая пауза. Лемминг расправил плечи:
– Ну, не будем далеко загадывать. Как только мы приедем в Стэнхерст и Боба устроят в больнице, я позвоню Дьюхарсту из паба. Раньше звонить нет смысла – только суматоху усиливать. Так что, ребятки, собирайтесь и мойтесь. Где Эдуард?
Все молча переглянулись. Наконец Найджел Трент медленно произнес:
– Ушел на поиски приключений? Кажется, он не возвращался. И еще даже не переоделся.
Джордж пересек всю комнату, посмотрел на одежду Гэша, аккуратно сложенную на соседней с одеждой Трента полке. Задумчиво нахмурился.
– Бедняга Эдуард! Он так легко расстраивается. Не то чтобы он любил Боба. Ну, нам в жизни чаще, чем другим, приходится принимать горькое вместо сладкого. Давайте, детки!
Все пошли к сцене, Дэвид услышал удары молотков, стук передвигаемых ящиков, громкие команды. Вскоре завели грузовик и, подогнав к боковой двери зала, стали выносить и грузить оборудование.
Соня Фентон вернулась в музей одна и с явной неохотой подошла к мужу. Сесть она отказалась, стояла и смотрела на него со странной смесью страха и отвращения. Дэвид окинул ее взглядом. Ему показалось, что страх не имеет отношения к Роберту Фентону, а отвращение связано не только с его теперешним отталкивающим видом.