Выбрать главу

Беда в том, что эта предсказуемость никак не помогала Гидденису. Пару раз ему удалось ударить, но не так сильно, как хотелось бы. Это даже к толковым ранениям привести не могло, переломы мгновенно срастались, открытые раны затягивались. Рафаль продолжал улыбаться, вот только взглядом за противником он вообще не следил. Его голова казалась всего лишь декорацией, ненужным, просто традиционным дополнением к телу. Тело двигалось, она – нет, однако при этом Рафаль прекрасно видел и слышал Второго.

А еще он не уставал, зато силы Гиддениса точно не были бесконечны. У Второго появились все причины для паники, однако поддаваться ей он не собирался. Он укрепил собственное тело и снова бросился в атаку. Чем больше действуешь, тем меньше времени на разрушительные мысли… Кажется, это тоже сказала Диана. Или нет, уже не важно.

Рафаль был неутомим, хотя его атаки становились все менее продуманными. Он не терял силу – но он терял разум. Прошло не так много времени, а он уже начал бросаться вперед как зверь, и лицо его при этом странно дергалось, бессмысленно меняя выражения. Это лишь подтверждало, что та догадка, которую Гидденис себе до конца не позволил, оказалась верной.

Второй должен был допустить ошибку, он и сам знал об этом… Он надеялся непонятно на что, но в какой-то момент он все же замедлился. Рафаль навалился на него, по телу пролетела острая боль, и Гидденису все же удалось освободиться из стальной хватки, отпрыгнуть в другой конец зала, но за это он заплатил немалую цену.

Он сохранил лишь часть правой руки – кость и примерно половину мышц. Другая половина теперь стремительно исчезала в клыкастой пасти, которая открылась в груди Рафаля. Лицо Первого по-прежнему улыбалось. Оно было отвлекающим маневром, частью той ловушки, которую Гидденис так и не сумел до конца распознать.

Он еще не был смертельно ранен, еще не проиграл – но уже знал, что не выберется из этого зала живым. И мертвым тут тоже не станет. Ирония.

Вот только принять собственную смерть, этот тупой, бессмысленный финал всего, оказалось невозможно. Это противоречило самой сути Гиддениса, и он снова бросился в бой. Отчаянное сражение стало единственным противоядием от животного ужаса, пожиравшего легионера изнутри.

Я номер 2.

Я среди лучших воинов Легиона.

Я же все отдал, я же смог!..

Это оказалось неважным.

Его противник не злорадствовал и ничего не говорил – скорее всего, он уже не мог. Он просто методично добивался своего. Рафалю, или тому, кто занял его место, не было нужно убить Гиддениса мгновенно. Ему нужно было лишь получить всю плоть, а уж как это произойдет, сразу или постепенно, ему не важно. Он никуда не спешит.

Боль нарастала, хотя Гидденис постарался отключить в себе само ее восприятие. Тело, израненное, ставшее непривычно легким и медленным, слабело. Перед глазами все мелькало – то пятнами, то яркими вспышками, зрение подводило. Он держался, сколько мог, а потом от него уже ничего не зависело.

Он упал, когда потерял саму возможность стоять. Пол был залит кровью… Его кровью. Скоро и этого не станет, будет как с другими, уже погибшими здесь, как с Лавинией, как с людьми… Их кровью пахнет в воздухе, а самой крови нет, она впиталась, она снова кому-то принадлежит.

Убедившись, что Гидденис уже никуда не денется, существо прекратило нападать. Оно действовало так, как ему удобней: из его тела появились тонкие кровавые жгуты, потянувшиеся к упавшему легионеру, проникшие через раны под кожу, в мышцы, в кости, к частично поврежденным органам…

Было не больно. Гидденис чувствовал именно то, что с ним происходило: он просто исчезал, растворялся. Умирало только сознание, материя меняла хозяина и форму. Но это тоже смерть, ему предстояло исчезнуть навсегда, а детали не важны.

Такой исход больше не пугал, Гидденис чувствовал странный, впервые доступный ему покой. Хороший такой, безопасный, теплый… Как будто он на самом деле давно ждал именно этого, и его украденные мечты были лишь ложной целью.

За несколько секунд до того, как все закончилось, ему вдруг показалось, что это был сон. Его путешествие на Марс, все битвы, все миссии… даже Адран. Всё ему приснилось, а не случилось по-настоящему, он просто задремал, когда они с Дианой вместе были на Земле. Где-то совсем близко шумело море. Ветер приносил крики белых птиц, название которых Гидденис вечно забывал, и запах соли. Когда он проснулся, Диана стояла у окна – очерченный солнцем силуэт, едва различимый и тогда, и сейчас. Улыбалась ему – не весело и не насмешливо, печально, будто она с самого начала знала то, что ему лишь предстояло когда-нибудь понять.