– Думаешь, она звонила по номеру 911, потому что почувствовала желание покончить жизнь самоубийством?
Он кивнул.
– Шестнадцать раз?
– На всем пути от кемпинга до Магма-Спрингс и до Полк-Сити связи нет. Я давно говорю администрации округа, чтобы разрешили построить тут третью вышку…
– Но шестнадцать раз?
– Думаешь, меня это не волнует? – теперь он говорил мрачно. – Шестого июня я остановил девушку с серьезными психологическими проблемами, всего за час до того, как она совершила самоубийство. Если и были какие-то признаки ее задумки, то я их проглядел. Вина моя. Довольна? Я не смог ее спасти. Ради этих слов ты проделала такой путь? – он бросил взгляд на магнитофон. – Чтобы их записать?
– Шестнадцать раз, – эхом повторила Лена.
– Окружной прокурор все проверил. У нас нет доказательств, что кто-то ее преследовал. Никто с ней, кроме меня, не разговаривал. Что там происходило у нее в голове… Было доказано, что после встречи со мной она поехала на мост Хэйрпин. По прямой. Она никуда не заезжала. Твоя сестра не смогла дозвониться до оператора службы спасения, ехала, пока на мосту у нее не закончился бензин, и покончила с собой. Лена, мне очень жаль.
«Лена, мне очень жаль». Еще одна затасканная, часто повторяющаяся фраза. Это босс произнес ее первым? Дядя? Или кузен? А какая вообще разница?
Лена отвела от Райсевика взгляд. Нельзя, чтобы он видел, как у нее на глаза наворачиваются слезы. Она уставилась вдаль на север, на стену дыма, на эту жуткую неконтролируемую смесь, которая поднималась вверх и оставляла следы на небе. Стена дыма заметно увеличилась. Может, в конце концов огонь и сюда дойдет.
Райсевик тоже смотрел на дым и вздохнул.
– Если тебе нужно кого-то винить, вини меня, – заявил он. – Это я выпустил ее из виду.
Он опять вздохнул, Лена начала сердиться. Она знала, какая фраза сейчас прозвучит.
«Это не твоя вина…»
– Лена, это не твоя вина.
Вот, пожалуйста.
Классика. В оригинале. Вот он и добрался до самых частых слов, что ей говорят. Нужно было только немного подождать. Лена терпеть не могла всех этих фраз, потому что они подразумевали: если это не твоя и не моя вина, значит, виновата сама Кэмбри, так? Пусть живые остаются полностью невиновными. Вали вину на того, кого больше нет, кто не может за себя постоять.
Лену от этого тошнило. От злости она сжала кулаки. А Райсевик продолжал:
– Шизоидное расстройство личности плохо поддается лечению. Кто-то однажды мне его описал. Это не болезнь с определенными симптомами, которую можно лечить. Это определенный уровень тревожности. Это то, чего ты хочешь. А хочется от всех отгородиться, оставить на миллион миль позади себя, разорвать все связи и просто существовать, как тебе того хочется самому, на одном из колец Сатурна. И это одиночество на какое-то время делает тебя счастливым. Но в один прекрасный день понимаешь, что тебе требуется помощь, а рядом нет никого…
– Меня уже тошнит от рассказов о ее душевной болезни, – перебила Лена.
Райсевик замер.
– Для всех это главная разгадка: она прыгнула с моста, потому что была сумасшедшей. Из-за диагноза, поставленного десять лет назад в детстве. Да, с моей сестрой не все было в порядке. Да, ей никто не был нужен. Но я ее знаю, и о самоубийстве она не думала.
– Вдруг ты ее все-таки не знала, – его слова прозвучали как оскорбление.
К такому она оказалась не готова. Слова ее сильно задели.
Видимо, он понял, что зашел слишком далеко – сразу же заговорил мягким голосом, но достаточно громко, чтобы магнитофон его записал:
– Прости… Это вырвалось само по себе.
Лена ничего не ответила. Вообще ничего.
«Вдруг ты ее все-таки не знала».
– Лена, можно задать тебе вопрос. Зачем это все?
– Хочу справиться с горем.
– И все же зачем?
Молчание.
Он подошел ближе.
– Почему ты преодолела весь этот путь из Сиэтла? Почему просто не позвонила?
Она репетировала ответ на этот неизбежный вопрос, но все равно была сбита с толку, словно получила удар по голове.
– Я… я пишу книгу, – от смущения покраснели щеки, что ей не понравилось. – О моей сестре. О ее последних минутах шестого июня. Я столько всего про нее не знаю. А я хочу описать, что с ней случилось. С твоей помощью.
Он обдумал услышанное.
– В детстве мы думали, что она – художница, а я – писательница. Кэмбри просила меня написать о ней книгу. А я так и не удосужилась. Думаю, теперь я пытаюсь загладить вину.
– Прости, если мои слова прозвучали грубо, Лена. Не хотел показаться бесчувственным.