— Вполне, — ответила Наташа. — Но почему же они не уехали?
— Что же, на это я отвечу так же, как ответил царю. Вероятно, императрица отказалась. Может, дети не захотели. Может, царь подумал, что это все равно что признать свое поражение.
— Лорд Пауэрскорт, я так привыкла рассказывать вам о том, что происходит в Царском Селе, что по привычке сделаю еще один, последний отчет. И вдруг это — кто знает? — имеет некое отношение к тому, почему они не уезжают, или является ответом на мой собственный вопрос. — Наташа обернулась, чтобы бросить беглый взгляд на музыкантов. — Завтра во дворце ожидают визитера. Вернее, это императрица его ожидает. Не знаю, известно ли вам, что Их Величества оба глубокие мистики, всерьез верят в спиритуализм, карты таро и прочую дребедень. Несколько лет назад у них уже был духовным наставником какой-то убогий француз. Теперь, кажется, ему нашлась замена, сибиряк по имени Григорий Распутин. Говорят, он целитель и врачеватель. Александра Федоровна попросила навести о нем справки и получила по меньшей мере восемь отзывов — от мистиков, священников, от тех, кого он лечил. Скорее всего, она надеется, что он сумеет помочь маленькому Алеше. Думает, он послан ей в ответ на ее молитвы. Может, она потому и не хочет в Англию, остается здесь. В общем, ему назначено приехать назавтра на два часа.
Пауэрскорт подумал, не стоит ли включить эту сплетню в свой доклад премьер-министру. И вдруг Наташа потянула его за руку и таинственно прошептала:
— Вы приедете к нам на свадьбу, лорд Пауэрскорт? К нам с Михаилом?
— Поздравляю! — удивился Пауэрскорт. — Как это, однако, внезапно! Я не знал, что вы помолвлены. Михаил не обмолвился ни словом. И когда же свадьба?
— Ну, — опустила глаза невеста, — он и сам еще об этом не знает. Он еще даже не просил моей руки, но непременно попросит. И очень скоро.
Пауэрскорт хотел было спросить, не верит ли она в ясновидение, как царица, но передумал.
— Моя бабушка… Вы же помните мою бабушку, лорд Пауэрскорт? Она всегда говорит, что это женщина решает, за кого ей выходить, а мужчине предоставляется лишь задать формальный вопрос.
Чуть поразмыслив, Пауэрскорт решил, что в этой максиме, может быть, имеется некое зерно. Надо будет справиться у леди Люси, когда вернется домой. Но Наташа еще не закончила.
— Я это к тому, милорд, что мне нужен ваш совет. Вы много путешествовали, почти везде побывали. Скажите, где самое романтическое место на земле для того, чтобы выйти замуж и устроить свадебный бал?
Пауэрскорт подумал секунд пять, прежде чем ответить. Рим, Париж, Лондон, Мадрид, Вена, Зальцбург — все это хорошо, но не то.
— У меня есть только один ответ, — уверенно сказал он, улыбаясь Наташе и чувствуя себя семидесятилетним стариком. — Венеция! Венчайтесь в базилике Святого Марка или, если можете себе это позволить, в соборе Сан Джорджо Маджоре, а прием можно устроить в Палаццо дожей. Если же это сложновато, можно снять целый дворец на Большом канале. Это будет чудесно! Будет стоить вашим родителям кучу денег, конечно, потому что венецианцы взяточники еще те. В общем, вы будете там как дома.
— В самом деле?
— Ну а как же! — рассмеялся Пауэрскорт. — Там весь город стоит на воде. Точно как здесь.
К двум пополудни Распутин был уже в пределах видимости Царского и Александровского дворца. Он прошел пешком весь путь от Петербурга, решив, что это произведет большее впечатление, чем если б он приехал, как все, поездом. Святым средства передвижения без надобности. А у дворцового окна стояла царица Александра Федоровна, следила за дорогой, приникнув к окулярам бинокля, принадлежавшего ее мужу. Этот новый старец, ответ ли он на ее молитвы? Тот ли он, кого обещал ей Филипп? Все доклады, которые она о нем получала, подтверждали, что это так.
…А в Санкт-Петербурге Пауэрскорт и Джонни Фитцджеральд устраивались в купе вагона первого класса. Экспресс на Берлин отходил без пяти два. Джонни уже уговорился с Пауэрскортом о том, что первое время в поезде они помолчат. Он умирал от головной боли и едва шевелил языком. Никогда в жизни, при всем его солидном опыте принятия спиртного, не сталкивался он с таким крепким на выпивку парнем, как Рикки Краббе. Этот Рикки напоил его, да так, что он рухнул не просто под стол, а, кажется, просочился под самые доски пола. Лишь однажды у него было такое страшное похмелье, наутро после выхода его первой книги, когда они с размахом отметили это событие в издательстве.
…Теперь Александра Федоровна могла видеть старца, который дошел уже до постового, охраняющего вход в парк. Не отрываясь от бинокля, она жадно разглядывала его поношенный зеленый армяк, лохматую бороду, его необыкновенно длинные ногти. Святой, наверняка святой, твердила она себе, торопясь к лестнице. Теперь я верю, он явлен в ответ на мои молитвы, он спасет Алексиса.
— День добрый, — окая, произнес Распутин, обращаясь к солдату на посту. — Я чаю, меня тут ждут. Отец Григорий меня зовут. Григорий Распутин. Я пришел, чтобы спасти Россию.
…Берлинский экспресс медленно выползал со станции. Сквозь паровозный дым Пауэрскорт смотрел в окно на проплывающие мимо окраины Петербурга. Он возвращался домой, к Люси, к детям. Ему ничто не угрожало. Его не убили. Первое расследование, в которое он ввязался с тех пор, как его чуть не ухлопали в Собрании Уоллес, закончилось благополучно. Рикки Краббе уже послал телеграмму Люси, через Уильяма Берка, с известием, что муженек жив, здоров и на пути в Лондон. Пауэрскорт вспомнил, что обещал Люси повезти ее в Париж, чтобы отпраздновать там свое счастливое возвращение. Пожалуй, они найдут время нанести визит элегантному месье Брузе, который с площади Вогезов в компании с Ватто командует французской контрразведкой.
Haemos.По-гречески — «кровь». Philos.Склонность к чему-то, любовь. Так же как философия — любовь к мудрости, филология — любовь к словам. Гемофилия — это склонность к кровотечению, но буквально — любовь к крови. Не странно ли, что русские так любят кровь, думал Пауэрскорт. Он думал о кровавых лужах на улицах Санкт-Петербурга в тот день, когда рабочие направились к Зимнему дворцу, чтобы подать петицию царю. Он думал о вечере того ужасного дня, когда они с Шапоровым и де Шассироном пытались помочь несчастным, валявшимся у Строгановского дворца. Зачастую только и удавалось, что отереть им кровь, чтобы бедняги отправились к своему православному Богу с чистыми лицами. Он думал о крови, пролитой в этой бессмысленной войне между Россией и Японией, об изувеченных, слепых и глухих, вернувшихся, чтобы просить подаяния на улицах столицы. Он думал о крови, сочащейся из ран в подвалах охранки, о Родерике Мартине, чья жизнь каплями кровавого пота истекла на пыльный пол той комнаты, где запорол его бешеный капитан Шатилов. Он думал о великом князе Сергее Александровиче, кузене царя, женатом на старшей сестре императрицы Александры, как брызнула кровь, когда его разорвало нитроглицериновой бомбой у стен Кремля.
Он думал о маленьком царевиче Алексее, растущем в Александровском дворце, о том, как несдерживаемым потоком течет в его жилах нездоровая кровь.
Истекающий кровью сын. Истекающий кровью народ.