В темноте под нами словно что-то извивается, медленно развертывает кольца, и Лисса пятится.
– А в какой камере всякая всячина?
– Всячина? – неуверенно говорит Зоя, все еще нащупывая фонарик. – Всячина? – говорит она еще раз, открывает путеводитель и пролистывает почти до конца, словно хочет поискать «всячину» в индексе.
– Вся-чи-на, – говорит Лисса со страхом в голосе. – Вся утварь, и вазы, и всякая всячина, которую они брали с собой. Вы же говорите, что египтяне погребали с ними их вещи.
– Сокровища царя Тута, – говорит Нийл, подсказывая.
– А! Сокровища! – говорит Зоя с облегчением. – Вещи, погребенные с Тутанхамоном для путешествия в загробный мир. Они не здесь. Они в Каире. В музее.
– В Каире? – говорит Лисса. – Они в Каире? Так что мы делаем здесь?
– Мы мертвые, – говорю я. – Арабские террористы взорвали самолет и убили нас всех.
– Я проделала весь этот путь сюда, потому что хотела увидеть сокровища, – говорит Лисса.
– Здесь есть саркофаг, – говорит Зоя умиротворяюще, – и настенная роспись в передней.
Но Лисса уже уводит Нийла от лестницы, что-то ему втолковывая.
– Стенная роспись изображает подробности суда над душой, взвешивание души, произнесение исповеди умершим, – говорит Зоя.
Исповедь умершего. «Я не брал чужого. Я не причинял боли. Я не совершал прелюбодеяния».
Возвращаются Лисса и Нийл. Лисса тяжело опирается на руку Нийла.
– Я думаю, мы обойдемся без этой гробницы, – говорит Нийл извиняющимся тоном. – Мы хотим попасть в музей до закрытия. Лиссе так хочется увидеть сокровища.
– «Египетский музей открыт с девяти часов утра до четырех часов дня ежедневно. С девяти до одиннадцати пятнадцати утра и с часу тридцати до четырех дня по пятницам, – говорит Зоя, читая путеводитель. – Вход – три египетских фунта».
– Уже четыре часа, – говорю я, поглядев на мои часы. – Он закроется раньше, чем вы туда доберетесь. – Я гляжу на них.
Нийл и Лисса уже идут, но не назад к пароходику, а по песку в сторону пирамид. Свет позади пирамид начинает тускнеть, небо из белого становится серо-голубым.
– Подождите, – говорю я и бегу по песку, чтобы нагнать их. – Почему бы вам не подождать, и мы вернемся все вместе? Мы недолго пробудем в гробнице. Вы же слышали, что сказала Зоя. Внутри ничего нет.
Они оба смотрят на меня.
– По-моему, нам надо держаться вместе, – неловко договариваю я.
Лисса настораживается, и я понимаю, что она думает, будто я говорю о разводе, что наконец-то я сказала то, чего она ждала.
– По-моему, нам надо всем держаться вместе, – говорю я торопливо. – Мы в Египте. Здесь полно опасностей. Крокодилы, змеи и… Мы недолго пробудем в гробнице. Вы же слышали, что сказала Зоя. Внутри ничего нет.
– Нам не стоит ждать, – говорит Нийл, смотря на меня. – Лодыжка Лиссы начинает пухнуть. Мне надо поскорее положить на нее лед.
Я смотрю вниз на ее лодыжку. На месте кровоподтека теперь два прокола, совсем рядом, точно змеиный укус, и вокруг них лодыжка начинает опухать.
– Не думаю, что Лиссе по силам Зал Суда, – говорит он, все еще смотря на меня.
– Вы можете подождать наверху лестницы, – говорю я. – Вам не надо входить внутрь.
Лисса берет его под руку, точно торопясь уйти, но он мнется.
– Эти люди на корабле, – говорит он мне, – это с ними произошло?
– Я просто хотела вас напугать, – говорю я. – Конечно, есть логичное объяснение. Жаль, что тут нет Эркюля Пуаро, он бы сумел все объяснить. Пирамиды, вероятно, закрыты по случаю какого-то мусульманского праздника, про который Зоя не знала, и по той же причине нам не нужно было проходить таможенный досмотр. Из-за праздника.
– Что произошло с людьми на корабле? – снова говорит Нийл.
– Их судили, – говорю я, – но это оказалось не так страшно, как они думали. Они все боялись того, что произойдет, даже священник, который никаких грехов не совершал, но судья оказался его знакомым. Епископом. Он был в белом костюме и очень добрым. И для большинства их все кончилось хорошо.
– Для большинства, – говорит Нийл.
– Ну идем! – говорит Лисса, дергая его за руку.
– Эти люди на корабле, – говорит Нийл, не обращая на нее внимания. – Кто-нибудь из них совершал какой-нибудь страшный грех?
– Моя лодыжка очень болит, – говорит Лисса. – Идем же.
– Мне надо идти, – говорит Нийл почти с неохотой. – Почему бы тебе не пойти с нами?
Я смотрю на Лиссу, ожидая, что увижу, как она испепеляет его взглядом, но она следит за мной блестящими глазами без век.
– Да, пойдемте с нами, – говорит она и ждет моего ответа.
Я соврала Лиссе о развязке «Смерти на Ниле». Убили они жену. Я поигрываю с мыслью о том, что они совершили какой-то страшный грех, что я лежу у себя в номере в Афинах, мой висок черен от крови и порохового ожога. В таком случае я тут одна, а Лисса и Нийл – полубоги, принявшие их облик. Или чудовища.
– Лучше не надо, – говорю я и пячусь от них.
– Ну так идем, – говорит Лисса Нийлу, и они уходят по песку. Лисса сильно хромает, и не успевают они отойти далеко, как Нийл останавливается и снимает туфли.
Небо за пирамидами фиолетово-синее, и на его фоне пирамиды кажутся черными и плоскими.
– Пошли! – зовет Зоя с верхней ступеньки лестницы. Она держит фонарик и глядит в путеводитель. – Я хочу посмотреть взвешивание души.
7. В стороне от исхоженных дорог
Когда я возвращаюсь, Зоя уже почти спустилась по лестнице и светит фонариком на дверь перед ней.
– Когда гробницу нашли, дверь была замурована и покрыта оттисками печатей с картушем Тутанхамона, – говорит она.
– Скоро стемнеет, – кричу я ей вниз. – Может, нам следует вернуться в отель с Лиссой и Нийлом. – Я смотрю на пустыню, но они уже скрылись из вида.
И Зои нет. Когда я снова посмотрела на нижние ступеньки, то увидела там только темноту.
– Зоя! – кричу я и сбегаю по усыпанным песком ступенькам туда к ней. – Подождите!
Дверь гробницы открыта, и я вижу в глубине узкого коридора луч ее фонарика, скользящий по каменным стенам и потолку.
– Зоя! – кричу я и бегу за ней. Пол неровный, я спотыкаюсь и прижимаю ладонь к стене, чтобы не упасть. – Вернитесь! У вас книга!
Луч освещает кусок покрытой резьбой стены далеко впереди, а затем исчезает, словно она завернула за угол.
– Подождите меня, – кричу я и останавливаюсь, потому что не вижу собственной руки у себя перед лицом.
Не мелькает ответный свет, не доносится ответный голос, и вообще ни единого звука. Я стою неподвижно, одна ладонь все еще упирается в стену, и вслушиваюсь, не раздадутся ли шаги, тихий топоток, шуршание чего-то ползущего, но я не слышу ничего – даже биения собственного сердца.
– Зоя! – кричу я. – Я подожду вас снаружи. – И поворачиваюсь, не отнимая руки от стены, чтобы не потерять направления в темноте, чтобы вернуться тем же путем, каким пришла сюда.
Коридор кажется длиннее, чем по пути сюда, и я поигрываю с мыслью о том, что он будет тянуться в темноте вечно или что дверь окажется запертой, замурованной, с оттисками древних печатей, но под дверью виднеется светлая полоска, и она открывается, едва я ее толкаю.
Я на верхней ступеньке каменной лестницы, ведущей вниз в длинный широкий зал. По обеим сторонам зал обрамляют каменные колонны, и я вижу, что стены между колоннами покрыты росписью, разными сценами, изображенными сиеной, желтой краской и ярко-синей.
Это, наверное, Передняя, потому что Зоя говорила, что стены там расписаны эпизодами путешествия души в смерть, и вон Анубис, взвешивающий душу, а за ним павиан пожирает что-то, а напротив того места, где я стою на ступеньках, нарисованная лодка пересекает голубой Нил. Она сделана из золота, и в ней скорчились четыре души, их обведенные черной краской глаза устремлены на берег впереди. Рядом с ними в прозрачной воде плывет Себек, полубог-крокодил.
Я начинаю спускаться по ступенькам. В дальнем конце зала – дверь, и если это Передняя, то дверь должна вести в Погребальную Камеру.
Зоя сказала, что гробница состоит только из трех камер, и я сама в самолете видела карту – лестница, прямой коридор, затем малопримечательные камеры, ведущие из одной в другую, – Передняя, и Погребальная Камера, и Зал Суда, одна за другой.