Взяв у Алтунина деньги, она хмыкнула, вернула ему одну купюру, ушла куда-то в глубь квартиры, хлопнула дверью и вернулась с полулитровой бутылкой, в которой плескалась мутная жидкость.
Самогон оказался неплохим, во всяком случае, с души от него не воротило. Алевтина соображала, кому что продавать, и соседу, да еще и капитану милиции, настойку на курином помете подсовывать никогда бы не стала.
Махнув залпом полстакана, Левкович заметно приободрился и, считая, что незачем что-то утаивать, когда Рубикон уже перейден, разоткровенничался.
— Я несколько раз оказывал Арону Самуиловичу услуги — проверял по его просьбе подлинность драгоценностей. По родственному, бесплатно. Ему больше не к кому было обратиться…
Может, и не к кому, потому что в годы войны почти все экспертные конторы эвакуировались, а может, просто Арону Самуиловичу не хотелось светить цацки сомнительного происхождения.
— В марте месяце, когда я работал с золотым браслетом, в лаборатории вдруг появился Джилавян. Ему что-то срочно понадобилось от Овчинникова, но тот уже ушел. Джилавян увидел браслет и пристал ко мне с расспросами — что за вещица, с какого дела… — Левкович вздохнул и развел руками. — Ты же знаешь Джилавяна, он если прицепится, то уже не отцепится. Пришлось сказать ему, что это меня попросил один знакомый…
— Имя ты ему называл?
— Вырвалось, — Левкович снова вздохнул и махнул рукой, словно говоря — все вы одним миром мазаны, пока все не выспросите, не отстанете. — Случайно… Ничего же ведь особенного. Не положено, конечно, но ведь не чужой человек попросил. Про то, что Арон Самуилович — мой отец, я не сказал, я это никому не рассказывал, тебе первому… Это сугубо личное…
— И чем же у вас разговор закончился?
— Джилавян сказал, что я теперь его должник. Ну, вроде как за то, что он меня не станет закладывать.
— Как же ты расплачиваешься? — заинтересовался Алтунин. — Деньгами? Или экспертизы ему без очереди делаешь?
— Он пока еще ничего не просил. Только смотрит ехидно, когда мы с ним сталкиваемся, — Левкович попытался изобразить взгляд Джилавяна, но у него это не получилось.
— А браслет дорогой был?
— Да, — кивнул Левкович, — очень. Старой работы, массивный, восемьдесят три с половиной грамма червонного золота, шесть чистейших бриллиантов по два с половиной карата и два по три с половиной плюс мелкая россыпь… Арона Самуиловича дешевые вещи не интересовали.
«Ничего себе „колесо“, — подумал Алтунин. — Недаром Джилавян как увидел его, так сразу стойку сделал»
6
Начальник отдела не спросил на следующий день, разговаривал ли Алтунин с Левковичем и каким был итог разговора. А должен был поинтересоваться, в МУРе полагалось доводить до конца любое дело, большое или маленькое, важное или не очень. Поставь точку — и тогда уже успокаивайся. Если случился разговор и что-то осталось невыясненным, то у разговора должно быть продолжение. «Продолжение следует», как пишут в журналах, публикуя повесть или роман в нескольких номерах.
Но продолжения не последовало. На утреннем совещании Джилавян с Алтуниным получили нахлобучку за отсутствие должного рвения по делу Шехтмана, но остаться начальник попросил Семенцова, а Алтунину махнул рукой — иди, мол, работай. Алтунин все понял — начальник откуда-то знал про Левковича, про то, что тот был внебрачным сыном убитого Шехтмана, поэтому и не заинтересовался алтунинским сообщением. Но и сам ничего говорить не захотел, посоветовал «расколоть» Левковича и получить информацию, так сказать, из первых рук. Оно и верно — так лучше, и ясность внесена и отношения стали более дружескими, более доверительными. А в коллективе, да еще таком особенном, отношения между людьми решают все. «Кадры решают все!» — сказал десять лет назад товарищ Сталин и как всегда попал в самую точку. Именно кадры все и решают. Но если эти кадры разобщены, не сплоченны, если они относятся друг к другу с подозрением или неприязнью, то разве смогут они работать с полной отдачей? Да никогда в жизни! Если бы начальник проинформировал Алтунина сам, то между Алтуниным и Левковичем осталась бы напряженность, неловкость, которая рано или поздно чем-нибудь да подгадила бы. А откуда начальник узнал, если Левкович никому не рассказывал? Да мало ли откуда, недаром же говорится, что в МУРе секретов нет.
— Сейчас Дмитрич Гришу раскочегарит и он нам сразу убийство Шехтмана раскроет, — сказал Джилавян, идя по коридору.