— В общем, вы собираетесь просто меня убить? — Манасэ капризно скривил губы.
— Увы, это так.
— Послушайте, — огромные глаза князя вдруг полыхнули темным огнем, — я забрал из бандитского лагеря много золота. Целое состояние, и оно может стать вашим!
— Ох, нет, — брезгливо поморщился Кадзэ, — не в деньгах тут дело. Смейтесь, коли угодно, — только никакими деньгами этого мира не вернуть к жизни мертвых.
— Смеяться? Мне действительно смешно. — С уст Манасэ сочилось презрение. — Вы не сможете убить князя, властителя провинции.
— Убить — не смогу, — спокойно согласился Кадзэ. — Казнить — запросто!
Манасэ поразмыслил несколько мгновений и вдруг выпрямился — тонкий и гордый, как древко знамени.
— Отлично! — бросил он. — Но в таком случае я настаиваю: вы обязаны предоставить мне право совершить сэппуку. Принять смерть от собственной руки — честь и привилегия всякого самурая, не говоря уж о князе!
Чуть помолчав, Кадзэ согласно склонил голову:
— Принимаю ваше право, благородный князь. Прошу вас, светлейший, вынуть из-за пояса оба меча и положить их наземь.
Манасэ повиновался незамедлительно.
— Итак, — продолжал Кадзэ, — теперь я нижайше прошу вас отойти на пару шагов.
Манасэ — согласно традиции — отошел от лежащих на земле мечей ровно на четыре шага. Кадзэ, как тень, следовал за ним.
— Я скорблю! — произнес Кадзэ. — Однако теперь мне предстоит проследить, чтобы вы, согласно данному слову, совершили сэппуку прямо здесь и сейчас[42].
— Как? Умереть без надлежащей подготовки?
Кадзэ низко поклонился.
— Простите великодушно. Не сочтите мои глупые слова за оскорбление, но, сказать по правде, я не слишком вам доверяю. Вы слишком умны для меня. Дай вам хоть немного времени на размышление — и вы играючи выпутаетесь из самой трудной ситуации. Посему, коль скоро вы изволили провозгласить свое право на сэппуку, я на коленях молю вас поторопиться и совершить его прямо сейчас. Иначе, хоть и рыдая в душе, я буду принужден отрубить вам голову.
Манасэ всплеснул руками. Сверкнул дерзкой соблазнительной улыбкой:
— Какие вы комплименты мне делаете! Как льстите! Не доверяете? Прелесть!
Кадзэ вновь склонился в почтительнейшем поклоне.
— Увы, мне случилось понять: вы — жестокий убийца, и этого факта не в силах затмить ни ваше очарование, ни изысканность, ни образованность. Впрочем, я и в страшном сне не позволю себе, светлейший, оскорбить вас мыслью о том, что красота и любовь к роскоши затмили в вашей душе принципы Бусидо.
— Что же… — пропел Манасэ. — Сейчас так сейчас…
В изящнейшей позе, подобрав под себя ноги и правильно расположив вокруг складки одежд, он сел на зеленую траву поляны, как на циновку в императорском дворце.
— Соблаговолите ли вы стать моим помощником[43]?
Кадзэ ответствовал благопристойным поклоном.
Манасэ окинул поляну нервным взглядом:
— Где же мне взять бумагу, дабы написать предсмертное стихотворение?!
— Когда вы сложите подобающие случаю стихи, — склонил голову Кадзэ, — я позволю себе смелость запомнить их наизусть. При первой же удачной возможности я запишу их и отошлю тому, кому вы пожелаете.
— В храм Исэ отошлете?
— Да. Если вы желаете, чтоб ваши предсмертные стихи попали в храм Исэ, отослать их туда — великая честь для меня.
— Прекрасно. Но ваш почерк?
Кадзэ хватило ума понять невысказанное сомнение в голосе Манасэ.
— Поверьте, князь, многие ценители щедро называли мой почерк неплохим. Однако если любительское письмо вас не устраивает, не извольте беспокоиться — я хорошо знаком с монахом, слывущим истинным мастером каллиграфии. Я паду к его ногам с просьбой самым прекрасным образом переписать ваши предсмертные стихи, — а уж потом пошлю их в храм Исэ.
42
Тонкий момент, важный для понимания последующей сцены: в тот момент, когда князь Манасэ провозглашает свое право на ритуальное самоубийство, Кадзэ перестает быть его врагом и становится просто свидетелем и помощником в сложном ритуале самурайского сэппуку. Далее они с Манасэ говорят и действуют согласно установленной традиции.
43
Еще один важный момент — согласно правилам ритуального самоубийства, самураи достаточно редко совершали полное сэппуку. Они делали лишь первый, не слишком болезненный поперечный надрез, а то и вовсе лишь вонзали меч в живот. Помощник, проследив, чтобы условности были соблюдены, моментально отсекал совершающему сэппуку голову мечом. Полное сэппуку, в Европе более известное как харакири, есть в основном достояние старинных «воинских повестей» и голливудских фильмов.