К тому времени Алленби-роуд вообще перестали узнавать: между бетонными глыбами и горами щебня проходила глубокая траншея, откуда вздымались облака мелкой пыли. Из разорванных водопроводных труб в небо били фонтаны воды. Жилые дома опустели.
И тут, на пике кризиса, политическую дальновидность проявил Петр Амаль.
Он пригласил Хаима Пфайфенштейна на пресс-конференцию, где после многочасовых упорных дебатов стороны пришли к соглашению, что строительные работы должны быть временно приостановлены, пока парламентская комиссия не расследует дело. Кабинет Министров и канцелярия президента поддержали меморандум об этой договоренности. Однако, работы к этому времени уже прекратились сами собой. За несколько дней до этого Казимир Блаумильх завершил свои буровые работы, выйдя изящным левым разворотом к открытому морю. Что произошло дальше, уже неважно: морская вода залила место, формально именуемое "Алленби-роуд" и образовала прекрасный канал; вскоре волны плескались и у берегов "бульвара Ротшильда".
Спустя некоторое время город открыл для себя новые возможности: появились первые водные такси и частные моторные боты. Новая, пульсирующая жизнь захватила всех и повсюду. Официальный ввод в эксплуатацию нового водного пути прошел празднично, на митинге выступил мэр, который поблагодарил "Солель-Бонех" за плановое завершение огромного проекта и взволнованно объявил, что отныне Тель-Авив будет гордо нести имя "Ближневосточной Венеции".
Что может наборщик
"Этот Янкель сведет меня в могилу, — беззвучно выругался про себя г-н Гринбуттер, ответственный редактор "Ежедневного борца за свободу". — Уже сто раз говорил ему, что разные новости должны иметь и разные по размеру заголовки, особенно, если они идут на одной полосе. А что делает этот Янкель? Ставит заголовки "Профсоюзы Израиля объявляют о проведении новых выборов" и "В США вновь растут цены" одного размера, да еще рядом друг с другом! С ума сойти!"…
Г-н Гринбуттер оторвал листочек бумаги, чтобы написать Янкелю коротенькую записку, причем обратился к нему, как и обычно в приступе откровенного гнева, не с какими-то ласковыми словами, а с отрывистым официально-сердитым указанием: "Яков — заголовок отличается (США, профсоюз)!". И чтобы быть уверенным, что Янкель должным образом и точно воспримет послание, г-н Гринбуттер обвел написанное жирной черной линией.
Затем бросил этот листок в коробку корреспонденции для наборщиков и поспешил домой. Он был приглашен к Шпигелям на вечернюю трапезу и уже опаздывал на четверть часа.
Когда на следующее утро г-н Гринбуттер — как обычно, еще в постели — развернул свежий номер газеты, его едва не хватил удар, и он упал обратно в подушки. С первой страницы "Борца за свободу" бросался в глаза следующий некролог в жирной, черной рамке:
Яков Заголовок отличается:
он умер в поездке по США.
Правление Совета профсоюзов Израиля.
Пылая яростью, г-н Гринбуттер ворвался в редакцию и обрушился на Янкеля. Янкель спокойно выслушал его гневную тираду и сослался на собственноручно г-ном Гринбуттером же написанную записку, которую он для печати лишь незначительно дополнил. Получив пинок судьбы, шеф-редактор, шатаясь, направился в кабинет издателя, чтобы с ним обсудить возможность, как можно извиниться перед читателями за скандальный промах. К своему удивлению, он нашел издателя в весьма приподнятом настроении. Тот как раз изучал раздел объявлений, который содержал 22 хорошо оплаченных некролога, объявлявших о безвременной кончине Якова Заголовка. Г-н Гринбуттер не испытывал никакой радости от этой потери, и потому счел за благо поскорее распрощаться.
На следующий день "Борец за свободу" буквально кишел объявлениями в черных рамках. Там стояло примерно следующее: "С глубоким прискорбием мы узнали о безвременной смерти Якова Заголовка. Потребительское общество Израиля". Или: "Руководство и коллектив трубопрокатного завода Яд-Элиаху скорбят по поводу трагической смерти Якова Заголовка, бесстрашного борца за наше общее дело".
Однако все это не шло ни в какое сравнение со следующим номером, который пришлось даже увеличить на четыре полосы, чтобы принять все траурные объявления. Один только сельскохозяйственный кооператив скупил половину страницы для такого аншлага: "Потеря нашего верного товарища Якова (Янкеле) Заголовка пробила невосполнимую брешь в наших рядах. Вечная ему память!". Ниже шли выражения искреннего соболезнования бригады слесарей: "Мы разделяем скорбь от потери этого лучшего из рабочих лидеров". И только в одном месте закралась досадная ошибка: "Наилучшие пожелания Заголовку в связи с рождением маленького Якова. Семья Биллицер".
Соответствующими объявлениями пестрели и другие утренние газеты, которые могли составить конкуренцию "Борцу за свободу". Шеф продвинутой "Новой родины" негодовал по поводу того, что смерть столь известного общественного деятеля не нашла отражения в передовице, и поручил составление некролога своему спортивному редактору. Этот бывалый репортер перерыл столь же основательно, сколь и безуспешно, все картотеки, провел всевозможные исследования, которые, однако, помогли ему составить лишь смутное представление о бессмертном Якове Заголовке, так что в конце концов он довольствовался только общим некрологом, соответствующим предпринятым изысканиям:
"Яков (Янкеле) Заголовок, принадлежащий к поколению первых поселенцев, внезапно скончался во время посещения Соединенных Штатов, где и нашел последний приют на одном из районных кладбищ. Заголовок, боец Хаганы первого призыва, занимал различные должности в рабочем движении. Уже в начальной еврейской школе в Минске (Россия), которую он окончил с большим успехом, он был признан лидером среди учащихся и основал там тайную сионистскую молодежную группу. Приблизительно в начале века "Янкеле" вместе с семьей прибывает в Страну и едет в качестве киббуцника в Галилею, где становится основателем тогдашних отрядов самообороны. Позднее он выполняет различные функции в государственном аппарате, в том числе и секретные задания за границей. После столь успешной и яркой общественной биографии он возвращается к частной жизни и посвящает себя проблемам рабочих организаций. До самой своей смерти он состоял одним из руководителей местного профсоюза".
Отечество воздает известность и почести своим именитым мужам, только когда они умирают. Так было и в этом случае. На траурной церемонии, посвященной Якову Заголовку, министр образования назвал его "могучим мечтателем, первопроходцем наших дорог, человеком из народа и для народа".
Когда мужской хор из Гиват-Бренера грянул в завершение "Любовь к Сиону" Черняховского, послышались сдавленные рыдания.
Вскоре после этого вновь построенное здание профсоюзного объединения получило название "Яков-Заголовок-центр", и поскольку дальнейшие изыскания не обнаружили никого из живущих родственников Заголовка, символический ключ от него вместо вдовы вручили губернатору Тель-Авива. В большом фойе под портретом покойного возлежала куча венков от общественных организаций.
Сама картина была работой известного живописца Бар-Хонига. В качестве оригинала ему было выдано групповое фото 35-летней давности из архива службы Совета профсоюзов, на которой Яков Заголовок стоял в последнем ряду наполовину закрытый другими, вследствие чего мог быть идентифицирован лишь несколькими ветеранами рабочего движения. Особенно впечатляющим старые свидетели находили то, сколь поразительно похожей была изображенная Бар-Хонигом улыбка "нашего Янкеле".