Выбрать главу

Ну и прекрасно. Почему бы и нет? Наш дом, в конце концов, не тюрьма, и если машина хочет погулять — так и пусть себе…

В одну из последующих ночей мы проснулись от мучительного скрежета и пронзительных криков, доносившихся из кухни. Мы ворвались туда: трехколесный велосипед нашего сыночка Амира лежал изувеченный под машиной, которая в сумасшедшем темпе крутилась на нем вокруг собственной оси. Амир, в свою очередь, выл истошным голосом, бил своими маленькими кулачками по убийце велосипеда, приговаривая: "Фу, гадкий Йонатан! Фу!".

Йонатан — тут мне следует внести ясность — было имя, которое мы дали нашей машинке ввиду ее прямо-таки человеческого ума.

"Ну, все, это уже слишком", — произнесла глава дома. — "Нам следует ее заковать".

И она сделала это достаточно быстро с помощью висящей тут же веревки, другой конец которой был привязан к водопроводной трубе. Скажу прямо, что при этом меня охватило какое-то нехорошее предчувствие, приходящее ко мне всякий раз, когда надо высказаться. Но Йонатан относился к сфере влияния моей жены, и я не мог оспорить ее права связывать его. Поэтому я не мог скрыть удовлетворения, когда на следующее утро мы увидели Йонатана стоящим у противоположной стены. Очевидно, ему пришлось напрячь все свои силы, потому что веревка была буквально разодрана в клочки. Его начальница с зубовным скрежетом снова привязала его, на этот раз уже более длинной и толстой веревкой, и не к трубе, а к отопительной батарее.

Оглушительный грохот, который последовал вскоре за этой акцией, я не забуду никогда. "Он тащит батарею на себе!" — прошептала замершая в ужасе кухонная хозяйка, когда мы появились на месте преступления. Только резкий запах газа, распространяющийся по всей кухне, остановил нас от попыток вновь связать злодея. Острая неприязнь Йонатана к веревкам была необъяснима, и отныне мы уже не противились его своеобразному способу стирки. Йонатан ясно дал нам понять, что он, рожденный на земле Израиля, — этакий сабр — обладает неукротимым чувством свободолюбия. Мы даже начали им гордиться. Между тем, однажды, да к тому же еще в шабат, когда мы, как всегда, принимали гостей за вечерней трапезой, Йонатан позволил себе ворваться в столовую и начал приставать к гостям.

"Убирайся!" — прикрикнула на него моя жена. — "А ну, марш отсюда! Знай свое место!".

Это было, конечно, смешно. Интеллект Йонатана не распространялся настолько далеко, чтобы понимать человеческую речь. Поэтому я счел более надежным утихомирить его простым нажатием кнопки аварийного выключения. Когда гости ушли, я снова включил Йонатана, чтобы вернуть его на свое место. Однако он показал всем своим видом, что обиделся на столь плохое обхождение, и начал сопротивляться. Мы были вынуждены подкормить его новой порцией белья, прежде чем он отправился в обратный путь…

Постепенно и наш Амир заключил с ним дружественный союз, при каждой возможности старался оседлать его и с радостным криком "хоп-хоп!" скакал на нем верхом через весь дом в сад. Наконец-то мы все были довольны. И хотя качество стирки Йонатана оставалось прежним, он был действительно великолепным постирушкой и, главное, совершенно неразборчивым к стиральным порошкам. Нам не на что было пожаловаться. Лишь раз, вернувшись домой с работы, я испытал страх, когда Йонатан с угрожающим рычанием центрифуги бросился на меня. Еще пара минут — и он вырвался бы на улицу.

"Может быть, — задумчиво сказала самая лучшая из всех жен, — нам следовало хоть разок отправить его на базар? Если дать ему список покупок…".

Она это сказала не всерьез. Однако, это показывает, как много мы ждали от Йонатана. Мы уже совсем забыли, что он мыслит всего лишь как стиральная машина. И что он сделал для нас гораздо больше, чем полагалось стиральной машине. Я решил, что по поводу Йонатана необходимо проконсультироваться со специалистом. Мой рассказ совсем не удивил консультанта на фирме.

"Да, мы все это знаем", — сказал он. — "Когда их лишают внимания, они ударяются в бега. В основном, это случается потому, что в них слишком мало белья. От этого происходит нарушение горизонтального равновесия по вертикальной оси центрифуги, и в конце концов, к прямо направленному движению аппарата. Закладывайте в своего Йонатана не меньше четырех килограммов белья, и он честно останется на своем месте".

Моя жена ждала меня в саду. Когда я разъяснил ей, что именно из-за нехватки грязного белья Йонатан впадает в маниакальную пляску, она побледнела:

"О Боже! А я только что заложила в него всего два килограмма! Вдвое меньше!"

Мы помчались в кухню — что, вообще-то, было только в стиле Йонатана — и замерли там, как вкопанные: Йонатан исчез. Вместе со своим электрическим проводом. Мы мгновенно выскочили на улицу, громко выкрикивая наперебой его имя: "Йонатан! Йонатан!".

Никаких следов Йонатана.

Я бегал из дома в дом, спрашивая соседей, не видели ли они случайно стиральную машину, говорящую на иврите, которая разгуливает по городу. Все отвечали сочувственным покачиванием головы. Впрочем, кто-то из них припомнил, что нечто подобное встречалось ему у почтамта, однако, проверка показала, что речь шла о холодильнике, которого направили по неверному адресу. После долгих, безуспешных поисков я прибился, наконец, к дому. Кто знает, может быть, за это время его уже переехал какой-нибудь автобус, разве можно надеяться на этих городских лихачей… Слезы застилали мне глаза. Наш Йонатан, несчастное, свободолюбивое дитя израильских промышленных джунглей, брошенное на произвол судьбы и опасностей большого города и его ужасного транспорта… когда замрет выжимной барабан в его корпусе, и он не сможет больше двигаться… и он остановится посреди улицы…

"Он здесь!" — этим ликующим криком встретила меня самая лучшая из всех жен. — "Он вернулся!"…

Немного успокоившись, мы восстановили ход событий: в какой-то неожиданный момент маленький глупыш выскочил в коридор, оттуда в подвал, где и закрыл за собой дверь, оказавшись в ловушке. К тому же в этот момент вилка вырвалась из розетки, оставив его обездвиженным.

"Мы не должны больше оставлять его в таком положении", — заключила жена. — "Сейчас же снимай свое нижнее белье! Все!".

С этого дня Йонатан забивался до отказа, мы загружали в него не менее четырех с половиной килограммов. При этом он уже не мог больше выходить на прогулки. Он даже почти не мог дышать. Ему стоило огромных усилий привести в движение свой битком набитый барабан. Вообще, стыдно, что мы себе с ним позволяли. Но вчера я его прихлопнул. Когда мы были дома одни, я подкрался к нему и облегчил его содержимое на добрых пару кило. Сначала он начал привычно подрагивать, потом неловко подпрыгнул, но уже через мгновение пошел по пути старой доброй итальянской стиральной машины, что трудится в доме напротив с этаким по-мужски деловитым ворчанием и кряхтением, как в прежнее доброе время.

"Ну, Йонатан!", — ласкал и поглаживал я его бедра. — "Давай, вперед!".

Кто рожден свободным, не может жить в рабстве.

Тревога делает домовитым

С тех пор, как мы регулярно за завтраком стали получать нехорошие известия, что в округе ежедневно совершаются кражи со взломом, в жизни нашего зеленого пригорода произошли заметные перемены. Люди попросту боялись покидать свои дома. Они были уверены, что стоит им уйти, как дом тут же ограбят, как это недавно произошло с г-ном Гайгером. Он вышел в соседний гастроном купить полдюжины яиц, а вернувшись, обнаружил, что вытащили все барахло до нитки, унесли даже холодильник. Что при нынешней жаре было совсем неприятно.