— Его пытали?
— Прижигали паяльной лампой. Руки, плечи, грудь, яйца — извини за грубость. Это его и доконало.
— Любовница в курсе?
— Мы ничего не говорили ни ей, ни журналистам. Я все скрыл, надеялся, вдруг она расколется.
— Нуга, она говорит, что знала комбинацию.
— Пытать его могли для отвода глаз. Чтобы отвести от нее подозрения.
— А орудие убийства?
— Тут еще одна странность. По данным баллистической экспертизы, его застрелили из винтовки М-16. Основное стрелковое оружие янки. У нас ведь не часто попадаются такие, верно?
Ван Герден медленно покачал головой.
— Всего один выстрел?
— Ага. В затылок. Вроде как контрольный выстрел у профессиональных киллеров.
— Потому что он видел грабителей? Или знал?
— Все может быть. Но возможно, его застрелили просто так, ради забавы.
— Как по-твоему, их было много?
— Этого мы не знаем. Они не оставили ни отпечатков пальцев внутри, ни следов снаружи. И соседи никого не видели. Но Смит был мужчина неслабый, в хорошей форме. Так что, наверное, к нему вломился не один человек.
— Что показало вскрытие?
О'Грейди наклонился вперед и снова придвинул к себе нугу.
— Ни хрена. Ни отпечатков, ни волос, ни волокон. Только один гребаный клочок бумаги. В сейфе. Нашли клочок бумаги размером с два спичечных коробка. Умные мальчики из Претории заявили: мол, это обрывок банковской обертки. Ну, знаешь, в такие заворачивают пачки денег. Например, десять тысяч купюрами по пятьдесят…
Ван Герден удивленно поднял брови.
— Но вот что интересно. Они обследовали химический состав бумаги и всякую такую дрянь и заявили: они уверены, что в нее заворачивали доллары. Американские доллары.
— Дьявол, — сказал ван Герден.
— Вот и я про то же. В общем, дальше — больше. Для начала у меня, кроме того обрывка, ничего не было, и я как следует нажал на Преторию через полковника. В отделе судмедэкспертизы есть эксперт по деньгам. Фамилия его, кажется, Классен. Порылся он в своих книжках, посмотрел в микроскоп, вернулся и сказал: судя по бумаге, те деньги были старые. Американцы так больше свои доллары не заворачивают. А раньше заворачивали. В семидесятых и начале восьмидесятых.
Ван Герден задумался, переваривая информацию.
— А ты спрашивал Вилну ван Ас о долларах?
— Да. И получил обычный ответ. Она ничего не знает. Никогда не принимала доллары в качестве платы за свою долбаную мебель, никогда не расплачивалась долларами. Даже не знает, как выглядит долларовая купюра, мать ее! Я что хочу сказать: баба прожила с покойным больше десяти лет, а все равно что те три обезьяны — не вижу, не слышу, не скажу ничего плохого. А ее адвокатша, секс-бомба, набрасывается на меня, как борец сумо, всякий раз, как я осмеливаюсь о чем-то впрямую спросить ее клиентку. — О'Грейди рассеянно откусил еще кусок нуги и снова развалился на стуле.
— И американских клиентов, и друзей она тоже никаких не знает, — произнес ван Герден просто так, на всякий случай. Ответ он знал заранее.
Толстяк ответил с набитым ртом; ему с трудом удалось выговорить фразу членораздельно:
— Ни одного. То есть если взять вместе ружьецо и доллары, тогда все имеет смысл; значит, тут наверняка замешаны янки.
— Ее адвокат уверяет, что она невиновна.
— Значит, ее адвокатша — твоя новая работодательница?
— Временно.
— Ты ее хотя бы в постель затащи. Потому что от нее, кроме секса, скорее всего, ничего не получишь. Тупик. То есть непонятно, какой у этой Вилны ван Ас мотив, мать его! Без завещания она ведь ничего не получит.
— Если только она не договорилась, что отдаст половину добычи. Через годик-другой, когда о деле подзабудут.
— Может быть…
— А кроме нее других подозреваемых не было?
— Нет. Не было.
Ван Герден понял, что пора унижаться и клянчить.
— Нуга, мне очень нужно взглянуть на дело.
О'Грейди смерил его мрачным взглядом.
— Нуга, я знаю, ты — отличный сыщик. Я ведь только так, ради проформы.
— С собой уносить нельзя. Читай здесь.
6
Землетрясение разбудило меня поздно ночью: я услышал грохот, доносившийся из самых недр земли. Стекла в окнах задребезжали, заскрипела железная крыша нашего дома. Я заплакал, и отец пришел меня утешить. Он взял меня на руки и объяснил: это только земля, которая решила устроиться поудобнее.