— Зачем нам что-то обсуждать? — Ван Герден сел на стул напротив и подался вперед. Все его жесты демонстрировали враждебность.
Хоуп глубоко вздохнула и заговорила, стараясь держаться как можно тверже:
— Вилна ван Ас — человек, и потому она вправе ждать от нас с вами сочувствия и уважения. Не забывайте, за прошедшие девять месяцев она перенесла тяжелую душевную травму; немногим доводится испытать то же, что испытала она. Несмотря на то что у нас очень мало времени, сегодня утром вы вели себя с ней совершенно недопустимо.
Ван Герден выпрямился и принялся ритмично постукивать по конверту ногтем большого пальца.
— Вижу, у вас тут женское предприятие.
— Что?
— Ваша фирма. Женщины-адвокаты. — Он поднял голову и смутно махнул рукой в сторону окружающих кабинетов.
— Да. — Хоуп не понимала, куда он клонит. И при чем тут ее пол и пол ее партнерши?
— Почему? — спросил ван Герден.
— Не понимаю, какое это имеет отношение к вашей черствости.
— Сейчас объясню, Хоуп. Вы нарочно создали такую фирму, где работают только женщины?
— Да.
— Почему?
— Потому что правовая система — мужской мир. А вокруг тысячи женщин, которые имеют право на то, чтобы с ними обращались чутко и уважительно, когда против них выдвигают судебные обвинения или когда они подают на развод. Или ищут завещание.
— Вы идеалистка, — заметил ван Герден.
— А вы — нет, — отрезала она.
— Да, Хоуп, тут мы с вами сильно различаемся. Вы думаете, что ваши женские группы, ваши фирмы, состоящие только из женщин, и регулярные взносы в фонд помощи беспризорным детям и миссионерам помогут вам стать чистыми и белыми как снег. Вам кажется, что вы и другие люди по сути своей хорошие. Вы ездите в дорогих БМВ, посещаете модные фитнес-клубы или клубы здоровья, и вы так довольны самими собой и окружающим миром, что просто тошно делается! Потому что все изначально хорошие. Позвольте вас разочаровать. Мы плохие. Вы, я, мы все.
Ван Герден вскрыл конверт, извлек оттуда две фотографии размером с почтовую открытку и бросил их на стол.
— Видали? Покойный Йоханнес Якобус Смит. Его привязали к собственному кухонному стулу. Что вы сейчас испытываете — сострадание, сочувствие, жалость? На что он вправе рассчитывать как человек? Подберите любое политкорректное слово. Его пытали. Прикрутили проволокой к стулу и прижигали паяльной лампой до тех пор, пока он сам не захотел, чтобы его пристрелили! Кто его мучил? Люди. А ваша не подлежащая критике клиентка, Вилна ван Ас, находится в самом центре событий. Толстый инспектор Тони О'Грейди из отдела убийств и ограблений считает, что она каким-то образом причастна к гибели Смита. Кое-что не сходится. А когда дело касается убийства, статистика на его стороне. Обычно виновными оказываются муж, жена, любовница, любовник. Может быть, инспектор прав, а может, и нет. Но если он прав, что останется от вашего идеала?
Хоуп оторвала взгляд от фотографий. Лицо у нее было бледное.
— И вы собираетесь проткнуть мой мыльный пузырь…
— Хоуп, вы когда-нибудь видели живого убийцу?
— Спасибо, достаточно.
— Или насильника-педофила? Мы… — Прежде чем продолжать, ван Герден помолчал какую-то долю секунды и сам себе удивился. — Я… однажды задержал насильника, который охотился на детей. Он оказался милым, симпатичным старичком пятидесяти девяти лет, который здорово смахивал на Санта-Клауса. Он соблазнил семнадцать девочек в возрасте от четырех до девяти лет; заманил их к себе в машину ирисками и отвез на Констанциаберг…
— Вы уже сказали все, что хотели.
Ван Герден откинулся на спинку стула:
— Так позвольте же мне, черт возьми, сделать свое дело!
Северо-западный ветер снаружи гнал в окна мрак, а внутри Вилна ван Ас говорила, говорила… Она искала Яна Смита с помощью слов; пальцы рук, лежащие на коленях, постоянно двигались.
— Наверное, я его совсем не знала. Его трудно было узнать, понять. Но я не настаивала. Я любила его, он был такой… Как будто у него была рана, как будто… Иногда я лежала рядом с ним ночью и думала: он похож на собаку, которую часто и жестоко били. Я представляла себе всякое. Может быть, думала я, у него где-то есть жена и дети. Когда я беременела, он страшно пугался. Поэтому я решила, что, может быть, у него была жена, которая бросила его и забрала ребенка. Или, может быть, он — сирота. В общем, кто-то когда-то так сильно его обидел, что он никогда никому об этом не рассказывал. А больше я ничего не знала и ни о чем его не спрашивала. Я ничего о нем не знаю. Понятия не имею, где он родился и вырос, не знаю, кто его родители, живы ли они. Не знаю, почему он начал заниматься именно торговлей старинной мебелью. Зато в одном я уверена: по-своему он меня любил. Ян был добр ко мне, нам бывало весело вместе — нечасто, но бывало. Мы вместе смеялись над кем-нибудь. Он терпеть не мог напыщенных дураков. И еще тех, кто выставляет напоказ богатство. Мне кажется, в прошлом ему пришлось пережить трудные времена. Он так следил за своими деньгами — был так аккуратен, так осторожен. По-моему, он боялся людей. Или стеснялся… Друзей у него не было. Мы были с ним только вдвоем. А больше нам никто не был нужен.