Молодые люди гуляли уже два часа. Гуляли исключительно вокруг обсерватории: демократ почему-то считал, что тут безопасно и далеко от посторонних глаз. У Максима сначала кружилась голова, а потом он решил, что отупел окончательно, поэтому еще раз задал вполне, как он уже давно понял, бессмысленный вопрос:
— Но должны же быть какие-то доказательства, ты же взрослый человек, не можешь не понимать, что слова ничего не стоят.
— Вот мои доказательства, я потратил на это год, вот! — пылко выкрикнул демократ. Если учесть, что до этого он старался говорить шепотом, то ничего удивительного нет в том, что от крика вздрогнул не только Максим, но и туристы, тоже бродившие вокруг холма, благоустроенного для внука великого Тамерлана. Даже фотоаппарат в их руках вздрогнул.
Максим бегло просмотрел протянутые листы, больше всего это походило на таблицы из департамента геральдики, семейные древа, фамильные связи.
— Здесь все понятно, здесь все связи, — жарко шептал демократ, — ты смотри, а потом я тебе позвоню, где ты живешь?
— Я не знаю тамошнего номера телефона, это у знакомых Нины, — расплывчато ответил Максим, какой Нины, уточнять не стал.
— Хорошо. Тогда ты позвони мне из автомата, не надо подводить людей. Позвони завтра с утра.
— Завтра мы собирались в Бухару. — Максима удивили логика демократа и местные законы конспирации. Но выяснять относительно законов не стал — не было ни сил, ни желания.
— Тогда позвони сегодня вечером, ты все поймешь. И будь осторожен. Вот ты сейчас, например, не заметил, что за нами следят?
— И давно следят? — усмехнулся Максим. Он потратил больше двух часов в Самарканде на параноика. С легкой руки Мурада. Надо будет потом сказать все об их доморощенном демократическом движении. А пока он вполне удачно и без особых потерь избавился от представителя наиболее передовой части местного населения. Точнее, сейчас избавится. — Ладно, пока.
— До вечера. Посмотрим, за кем они пойдут. — Демократ осторожно оглянулся и свернул в узенький проход. Хорошо, Максим без труда ориентировался даже в незнакомой обстановке и нашел дорогу обратно. Хвоста он не заметил.
— Зачем ты взял копии? — Нина была похожа на фурию, или на гарпию, или на горгону. Максим толком не знал, чем они друг от друга отличаются. Потревоженный в разгар послеобеденного сна и оторванный от приятных, полных приключений и побед сновидений, он отвечал грубо:
— Ты ошалела, какие копии? Иди лучше спать, мы вечером едем в Бухару.
— С воришкой лично я никуда не поеду! — Ученые очки сползли на самый кончик носа и мешали Нине говорить, но она, возмущенная столь низким поступком, не обращала внимания на мелкие неудобства. Девушка разъяренно потрясала маленькими кулачками и собиралась пойти в рукопашную.
Максим решил обезопасить себя заранее и схватил ее за руки. Крик превратился в визг:
— Ударь, ну давай, побей меня, ну, чтобы уж никаких сомнений не было, что ты есть такое!
Прогрессивного журналиста впервые назвали чем-то, а не кем-то. Это было не только обидно, но и неприятно.
— О чем ты говоришь? — Он окончательно проснулся и догадался, что без причины так громко не визжат. — Только, если можно, чуточку тише. Столько децибелов мои уши не принимают.
— Тише, ворюга! — Нина не только перевела его из воришек в более крупные преступники, но и предприняла отчаянную попытку высвободить руки. — Зачем ты взял копии? Ты же все равно ничего не прочтешь! Кретин!
Окончательно умственно неполноценным Максим все же не был. Сразу после лестного отзыва о его интеллектуальном потенциале, он сообразил, о чем идет речь. Еще он сообразил, что, раз ксерокопии не брал он (это он знал наверняка), значит, они понадобились кому-то еще.
— Успокойся, дурочка, не брал я твои драгоценные бумажки. — Видимо, слова его прозвучали достаточно убедительно, Нина утихла.
— Не брал? — Она резко, будто падая в обморок, опустилась на кошму. Максим подхватил ее и заработал пощечину. Скорее всего, его намерения не были верно истолкованы. Объясняться он не стал. Пощечина занимала его куда меньше, чем проявленный неведомо кем интерес к любимому кладу. Целую минуту он думал, Нина тем временем отползла в дальний угол комнаты, дабы обезопасить себя на случай очередных эротических поползновений. Максим пересел в другой угол, чтобы показать самоуверенной мышке, что помыслы его чисты и интересы целомудренны. Если можно назвать тщеславие целомудренным.