Упитанный юноша в кашемировом пальто и не менее кашемировом кашне. Вероятно, где-то поблизости стоит «БМВ»:
— А чего с ними бороться? Идет нормальное накопление капитала, перераспределение собственности. После возникновения действительно крупных состояний все нормализуется.
Лизавета наступила на горло собственному ехидству и не стала уточнять, какой крыше опрашиваемый платит и сколько.
Военный моряк, явно недовольный жизнью вообще и формой нового образца в частности:
— Да за любой проступок — к стенке. Цацкаются с ними — адвокаты, доказательная база…
Озабоченная тетенька с авоськами:
— Да кругом мафия. Даже в школе — свой за своего стоит насмерть.
Авторитетный теоретик в очках и шляпе. Лет пять назад он выписывал десяток газет и не меньше четырех журналов. Да и теперь тоже старается быть в курсе:
— Карательными мерами взятки и коррупцию не одолеть. Необходимы законы, точно определяющие границы власти, полномочия того или иного чиновника. Если чиновник не сможет разрешать и запрещать, то и платить ему будет не за что.
Милицейский капитан в форме, а следовательно, обязанный соответствовать:
— Мафии как таковой у нас нет. — Наверное, был на отчетном собрании в главке. — Есть организованные банды, но они существуют отдельно друг от друга.
Дама лет сорока, в малиновом пальто, серый шарф затейливо повязан на голове, над левым ухом — бант:
— Коммунисты — вот мафия. Семьдесят лет народ грабили и сейчас воду мутят. Мешают правительству работать. Стоят на пути реформ. — Последние десять лет она провела у телевизора, о чем свидетельствует и сероватый, в тон шарфу, цвет лица.
Бродяга в ватнике, из внутреннего кармана виднеется горлышко бутылки…
Мамочка с ребенком в коляске, оба укутаны до ушей, оба похожи на капустные кочаны…
Парень в яркой спортивной куртке, уверенный, что надпись на спине — «Рибок» соответствует действительности.
— Человек сорок, — устало выдохнул Саша. — Дай перекурить, старушка. — Они отошли к белому микроавтобусу. Саша пристроил в кофр камеру, нашел в пятом по счету кармане сигареты.
— А для чего снимали, если не секрет?
Лизавета ответила неопределенной улыбкой.
— Только не сочиняй, что тебе для выпуска нужен этот тухлый блиц-опрос.
— А если Балашов заказал? Для предвыборной кампании?
— Ага, главное вовремя крикнуть «Держи вора»? Он, конечно, умный, но не до такой степени. Давай признавайся.
— У нас до скольки машина? — перевела стрелки Лизавета.
— До скольки надо. А что, еще куда-то ехать?
— Мне надо кое-что забрать на Карповке и на Миллионной в «Трианоне».
— Заедем, без дураков. Еще людей терзать будешь?
— Нет, вроде достаточно. Мне еще нужны нейтральные планы города. Знаешь, тревожные такие.
— Так тревожные или нейтральные? — ухмыльнулся оператор. Операторы всегда скалятся, получая мило-неопределенные заказы от журналистов.
— Ты скажи о чем, я сниму.
Лизавета не сомневалась, что если Саше рассказать, он сделает как надо. Только как рассказать, ни о чем не рассказывая?
— Знаешь, чтобы возникло такое ощущение, будто все рушится, вот вроде бы прочно стоит, красиво, но — колоссом на глиняных ногах. Толкни — и упадет. И чтобы был напряг нынешней жизни, опасность, подстерегающая за каждым углом…
— Музыка будет? — деловито нахмурился Саша Байков. Он был человеком творческим, с воображением. — У меня есть мелодия, закачаешься, такая одинокая, страдающая труба. Можно перегнать. Качество хорошее.
— Класс, — чуточку деланно восхитилась Лизавета. Как телевизионный журналист, она знала, насколько важна музыка для эмоционального восприятия видеодействия. Но сама предпочитала шумы.
— Вечером покажу. А сейчас едем. Знаю я одно местечко. Специально берег для такого удачного случая. Там тебе и тревога, и опасность за углом, и величавый Петербург.
Лизавета кивнула и даже не посмотрела на часы. А ведь уже полчаса другой Саша, оперативник Смирнов, пил кофе, третью по счету чашку, и все еще верил, что Лизавета явится в то кафе, где они уже встречались и где договорились встретиться в этот раз.
— Все. Все на ленте в лучшем виде. — Саша залез в «рафик» и тут же натянул перчатки на покрасневшие руки. Как гуманист и джентльмен, он оставил Лизавету дожидаться в теплом микроавтобусе, а сам бродил по улицам, дворам и крышам в поисках той самой тревоги, которую заказал ему журналист. Бродил почти два часа. — Можем сразу на студию. А можем перекусить — я тут знаю очаровательное чешское кафе, где готовят вкусные кнедлики, оно как раз до семи.