Только вот, решился ли бы на подобный партизанский трюк дедушка американского эфира, всеобщий любимец Уолтер Кронкайт? И как скоро его бы уволили? И сообразил бы многоопытный, убеленный заслуженными в политических боях сединами сенатор США врываться в прямой эфир, потрясая мандатом, полученным от народа Калифорнии или Алабамы?
Это все рассуждения сугубо риторические. Совершенно не имеющие отношения к тяжелому вздоху Саши Смирнова.
— А выглядел-то он как?
— Да как все! В джинсах, худой и, кажется, черноглазый.
— Высокий?
— Да вроде да.
— А одет как? Волосы? — Саша открыто страдал. От сугубого непрофессионализма.
— Они тут в жилетах ходят. Таких, с карманами, — авторитетно кашлянул старший караула.
— Цвет волос? — терпеливо повторил вопрос оперативник.
— Русые или черные… А вообще, что-то случилось? Ты почему спрашиваешь?
— Найти их надо.
— Понятно. — Видимо, расплывчатый ответ показался стражам телевизионного порядка вполне удовлетворительным.
— Слушайте, может, кто заметил, какие сережки на девушке были?
— Сережки? Ты что, очумел?
Оперативник кивнул и вышел на «паперть». Кое-что выведать все же удалось.
Лизавета сладко зевнула и потянулась. Какой дивный сон. Просто Феллини. Сначала похищение, карета, завязанные глаза, потом грохот музыки, огни карнавала, шуршание домино и игривый менуэт. Надо же…
— Очухалась? — Жесткий, хриплый, но знакомый голос.
Девушка открыла глаза и огляделась. Странный сон и странное пробуждение. Она лежит, совершенно одетая, на полу, точнее, на ветхом ватном одеяле в абсолютно незнакомой комнате. Окно где-то под потолком и очень маленькое, бетонно-кирпичные унылые стены, никакой мебели. Рядом на корточках сидит Саша Байков, под глазом синяк, на лбу ссадины. А так — Саша как Саша.
— Что происходит? — Лизавета удивилась, услышав собственный голос. Тихий и слабый. Доносящийся издалека.
— То, что и должно, то, чего ты добивалась.
— Ты о чем? — Лизавета потрясла головой в попытке унять звон в ушах.
— Ты кому-то прищемила хвост. Очень сильно. Ты что, ничего не помнишь?
Лизавета покачала головой и попробовала сесть. И упала.
— Час от часу не легче… Тебя что, по голове били? — Он схватил Лизавету за руку, заметил кровь и вовсе перепугался. — Что-нибудь болит?
— Нет вроде. — Девушка машинально дотронулась до лица.
— А кровь откуда?
— Может, твоя…
— Это вряд ли. Попробуй сесть. — Саша приподнял ее за плечи, помог опереться о стену. — Сними куртку.
Лизавета лязгнула молнией, случайно задела воротником ухо и ойкнула.
— Вот откуда кровь, сережку выдрали, гады.
— Какие гады? Ты ж ничего не помнишь?
— Зато сообразила. — Девушка подтянула колени к подбородку.
— Отличается умом и сообразительностью. Наш говорун, — грустно улыбнулся Саша.
— Одного не могу понять, как они меня вычислили.
— А кто они? Это существенно, по крайней мере сейчас.
— Почему?
— Не люблю размахивать кулаками после драки — раз мы здесь, значит, тот, кто охотился на Локитова и его интервью, узнал, что оно у тебя.
— Но как? Я никому, никому, кроме тебя и этого оперативника, не говорила.
— Вот, уже двое… — многозначительно подытожил Саша Байков. — Еще? Дербенева?
— Еще… Витя из «Бетакама»… Наташка вряд ли — она ничего до монтажа не знала.
— В любом случае то, что знают двое, знают все. В принципе и я мог проболтаться. Так ведь?
— А здесь подсадной уткой работаешь? — Лизавета потянулась к оператору Байкову, ей вдруг безумно захотелось погладить его по голове. Тот отстранился.
— Все может быть. А своему оперативнику когда разболтала?
— Вчера утром, по телефону.
— Ах, еще и по телефону!
— Ой, только не надо про все эти «жучки» и прочее. Мы уже обсуждали мифы о всемогуществе.
— Да какие «жучки». Сейчас малограмотные домушники умеют подключаться к телефонным парам — два проводочка прикрутил и готово. У тебя где телефон подключен? На лестнице.