Да, в том, что Веры больше нет, не было ничего нового. Вот только теперь ее не было совсем, навсегда, и жалко эту дурынду Лаврову было до комка в горле. Несмотря на то что она ему изменила, а потом и бросила, он знал, что Вера, в сущности, неплохой человек, у которого просто оказалось своеобразное представление о счастье. За это же не убивают.
Помимо непонятно откуда взявшегося цветка лайма, в деле Веры была еще одна странность. В ее левом ухе отсутствовала сережка. Правое ухо, нежное, розовое, как его помнил Лавров, но мертвенно бледное на фотографии в уголовном деле, украшал крупный гвоздик — голубой топаз, окруженный россыпью мелких бриллиантов. А в левом ухе сережки не было.
Конечно, Вера могла потерять сережку раньше, но ее косметолог утверждала, что в ходе процедуры любовалась изящными и стильными сережками, и их точно было две. Ни в машине, ни во дворе второй сережки так и не нашли, а значит, с определенной долей вероятности можно было решить, что убийца зачем-то забрал сережку с собой. И от этого факта зуд в грудной клетке Лаврова стал совсем непереносимым.
— Вань, ты хоть что-нибудь понимаешь? — спросил он у Бунина, возвращая ему дело.
— Только то, Серега, что от этого тухлого дела мы еще наплачемся, — серьезно ответил тот. — Вот нутром чую, что сюрпризов будет еще немало.
— Ты-то хоть веришь, что это не я? — Лавров задал вопрос, который казался ему очень важным.
— Я-то верю, — Бунин вздохнул. — Я хорошо тебя знаю, Серега. И сейчас за тобой, уж ты извини, наблюдал. Это не ты. Но нам придется серьезно попотеть, чтобы это доказать.
— А может, это случайность, что убили именно ее? — спросил Лавров. — Ну, вдруг это маньяк, которому все равно, кого выбрать жертвой. Место безлюдное. Дождался первую попавшуюся дамочку на дорогой машине, пока она красоту наводила, пролез в салон, а потом задушил, цветочек на грудь пристроил и сережку из уха вытащил. Похоже?
— Типун тебе на язык, — в сердцах сказал Бунин. — Ты что, Серега, с ума сошел? Только маньяка нам не хватало. Нет уж. Я уж лучше предпочту, чтобы это ты удавил свою бывшую жену в порыве ревности. Так всем спокойнее.
— Вот спасибо, друг, — мрачно заметил Лавров. — Вот в чем ты точно прав, что я больше, чем кто бы то ни было, заинтересован в том, чтобы найти настоящего убийцу.
Впрочем, до того, как ловить неведомого преступника, Лаврову нужно было срочно решить другой, не менее важный вопрос. А именно, что делать со Степкой. Два года назад Вера, уходя, забрала шестилетнего сына с собой, а Лавров, ошарашенный ее предательством, даже и не попробовал отстоять хотя бы его.
Отчим относился к мальчику хорошо, и сын ни в чем не нуждался, хотя и отчаянно скучал по отцу. Лавров пару раз приходил на воскресные свидания, но так как он был нетрезв, то Степка расстраивался, отворачивался и даже плакал, стесняясь куда-то идти с пьяным отцом. Постепенно эти тягостные встречи сошли на нет. Уже бросив пить, Лавров иногда приходил к школе, чтобы хотя бы издали посмотреть на сына, но на глаза ему не показывался. Стеснялся своей минувшей слабости. Теперь, после смерти Веры, Степку следовало забрать к себе, к маме. Не дело это оставлять парня с отчимом при живом отце и бабушке, да и не факт, что этот отчим вообще захочет нести ответственность за чужого ребенка.
— Степу я в выходные перевожу к нам, — сказала мама, когда Лавров поделился с ней своими мыслями. — Мы уже все обговорили с Владимиром. — Так звали нового мужа Веры.
— Когда успела? — изумился Лавров.
— Сережа, иногда ты меня поражаешь. — Мама сдвинула очки на кончик носа и посмотрела на Лаврова ласково и сердито одновременно. Так умела смотреть только она. — Как только я узнала о смерти Верочки, так сразу же позвонила Степе. Он мой внук, если ты помнишь.
— Как позвонила? — Лавров понимал, что покрывает все рекорды собственной тупости, но не мог остановиться. — Ты с ним общаешься, что ли?
— Конечно, я с ним общаюсь. Я же его бабушка. Мы с ним после школы ходим в кафе. Иногда в выходные я его вожу в кино, а на каникулах мы даже ездили в Малиновку кататься на лыжах.
Про то, что мама ездила в Малиновку, горнолыжную базу под Архангельском, Лавров помнил точно, а вот то, что мама брала с собой Степу, для него было новостью.
— Мама, как получилось, что я из нормального, совершенно обычного мужика превратился в чудовище? — медленно спросил он. — Я два года не общался с собственным сыном. Я даже не знал, что ты регулярно видишься с ним, принимаешь участие в его жизни, из которой я сам себя вычеркнул. И ведь не Веру надо в этом винить. Она никогда не запрещала нам общаться. Просто делала все, чтобы я ощущал себя ничтожеством, но мои внутренние комплексы ведь моя проблема, а не Степкина. Как так вышло, мам?